У него уже есть квартира в Москве и своя гримерка в Большом. Но в разговоре он по-прежнему зажат так, будто двадцативосьмилетний Холберг не интервью дает, а сидит под лучом настольной лампы на допросе в КГБ. Не был, не состоял. Очень рад, семья поддержала, будет приезжать на спектакли. «Your partner? Ваш партнер?» — уточняю я. «My family. Семья», — тут же выставляет щит стройный белокурый красавец, которому, казалось бы, самой природой предписано нежиться во всеобщем обожании.
Такие интервью мог бы давать Рудольф Нуреев в 1961 году, когда «прыгнул к свободе» в направлении, обратном холберговскому — с Востока на Запад. Распустишь язык — завтра советские агенты переломают тебе ноги, а американцы отправят обратно к медведям. Но Холбергу-то чего впадать в паранойю?! Он уже много раз танцевал в Москве и знает, что публика его любит, прима-балерины оценили, а критики описали в превосходных степенях. Продюсер Сергей Данилян привозил его под маркой «Короли танца» — и с этим определением тоже никто не спорил.
Однако Нуреева в связи с московским контрактом Дэвида вспоминают часто — и понятно почему. В конце осени огромные статьи во всех ведущих мировых газетах, включая The New York Times, успешно делали вид, что классический балет — это не прибежище горстки балетоманов. Казалось, все читатели, открывая за завтраком газету, первым делом капают кофе и йогуртом на страницу «Театр и танец», и объяснять им ничего не надо. Поэтому широкая публика так и не поняла главного: переход Дэвида Холберга из Аmerican Ballet Тheatre в Большой — это все равно как если бы Криштьяну Роналду согласился играть за «Спартак». АВТ устроен по принципу футбольного клуба «Реал» — это главная в мире копилка звезд, со времен директорства Михаила Барышникова сделавшая ставку на имя, набранное на афише крупными буквами. И Дэвид Холберг был украшением этой коллекции.
Для американского балетного мира переезд Холберга в Москву означает конец «эпохи Нуреева и Барышникова». Эпохи, когда переезжали только русские и только на Запад. Сначала в антисоветском варианте: сбегая с гастролей и прося политического убежища. Потом в постсоветском: плавно растекаясь от Прибалтики до Австралии, — выпускники бывших советских балетных школ сейчас есть практически в каждой труппе мира.
На репетиции в Большом; в проекте «Короли танца. Опус 3».
Но и для Большого приезд Холберга — событие не меньшего масштаба: не зря же он принял нового премьера с распростертыми объятиями. Напомню: в девяностые в воздухе носилась в меру безумная идея слить Большой и Мариинский театры в одну труппу. Все потому, что Мариинка была домом «девочек»: Ульяны Лопаткиной, Дианы Вишневой, Светланы Захаровой и массы отличных молодых солисток. А в Большом были «мальчики»: Сергей Филин, Дмитрий Белоголовцев, Николай Цискаридзе, Андрей Уваров — прекрасные бравые мужчины, на фоне которых столичные дамы терялись. И казалось, что так будет всегда — пока поколение «мальчиков» не подошло к сорокалетию. И оказалось, что смены им нет.
Есть хорошие, даже блестящие танцовщики, но нет того, кто ответил бы за русскую, и не только, классику — все эти «Лебединые озера», «Спящие красавицы», «Жизели», «Раймонды» с их принцами, рыцарями, графами, просто благородными юношами. На языке обывателя — нет «мужчины в колготках». Попробуйте напялить на себя белое трико и остаться красавцем. Попробуйте объясниться в любви, безмолвно прикладывая руки к грудной клетке, а сделать предложение — молча показывая на безымянный палец вытянутой правой руки (одна нога в полуприседе, другая — вытянута назад), — и при этом выглядеть убедительно. Попробуйте вообразить себе наш главный театр без «Лебединого озера» и «Жизели». И вы поймете, с какими чувствами новый худрук балета Большого Сергей Филин пригласил Дэвида Холберга на ланч, чтобы задать свой вопрос.
Над ответом Дэвид думал несколько месяцев. Это только со стороны его биография кажется монотонно восходящей кривой успеха: школа — стажировка в Париже — десять лет в Нью-Йорке. За каждый сантиметр карьеры ему приходилось биться. На каждом шагу — принимать решение, которое вполне могло обернуться как просто неверным житейским выбором, так и катастрофой.
Балетным людям в Москве и Петербурге понять это почти невозможно. В России в десять лет ты попадаешь фактически в закрытую балетную школу. Прямо оттуда перетекаешь в один из театров, наблюдаешь, как взрослеют, а потом и стареют твои одноклассники, и так до собственной пенсии. Это похоже на армию в том смысле, что выбор за тебя уже сделан.
А вот Холберг родился в Южной Дакоте, штате, где потомков скандинавских эмигрантов сейчас живет больше, чем людей во всей Скандинавии. Потом семья переехала в Аризону. По-русски такие места непочтительно называются «дырой». И деревенский паренек увлекся балетом. «Часто бывает, что мальчик начинает заниматься балетом, потому что его направляют родители или потому что следует примеру сестер. Но я захотел сам. Я любил двигаться». Было ли трудно? Ведь никто из его близких и друзей балет и в глаза-то живьем не видел. Само признание мальчика из американской глубинки «мама, я люблю балет» способно ранить родных так же, как «мама, я уезжаю с рок-группой», «мама, я решил стать художником-акционистом» или, чего уж там, «мама, я гей».
Семья, говорит Холберг, поддержала, но... И в тот момент, когда уже ждешь истории в стиле «Билли Эллиот», Дэвид оглушительно захлопывается, как противопожарная штора на витрине. «В школе эта идея не показалась удачной», — только и произносит он. Нельзя же прямо спросить солиста Большого театра: простите, вас били, травили, «педиком» обзывали, бойкот устраивали? К тому же в Америке нет, как в России, государственной системы балетных школ. Свои первые па Дэвид разучивал с частными педагогами. В самодеятельности, как сказали бы у нас. А потом решил ехать в Париж на стажировку. В одну из самых главных балетных школ мира и уж точно самую снобскую — при Парижской опере.
Семья поддержала и здесь. У любого проекта «американец в Париже» немаленький бюджет. Но дело не только в деньгах. «Очень тяжелый был год, но очень важный». Юный провинциал, как губка, впитывал танцевальные премудрости. Не просто технику или приемы. Куда важнее пресловутая «школа», которая культивируется столетиями, а вырабатывается годами: неосязаемый, но отчетливый исполнительский класс, породистость мастерства. То, чем традиционно сильны старые балетные дома. Чем берут русские, датчане, французы и почти никогда — американцы (если только они с детства не учились в школе при New York City Ballet).
Хлопковая майка, James Perse; хлопковые брюки, Viktor & Rolf.
Так что со всех сторон Большой для Холберга — такой же подарок, как Холберг для Большого. И танцовщик, выдающий сейчас банальности о том, какая это «честь», что это «огромный» и «важный» театр, на самом деле именно это и имеет в виду. Сюда он приехал не за техникой (она у него преотличная) и не за школой (элегантный танец американца и так весьма убедительно имитирует честные восемь лет в консервативном балетном училище). Не за балеринами — хотя и не может погасить блеск в глазах, когда говорит о своей партнерше Наталье Осиповой. И даже не за длинным рублем. А за верой.
Вы натягиваете пресловутые «колготки» — все выставлено напоказ, обтянуто, подчеркнуто, открыто. Покрываете лицо тоном, подкрашиваете глаза и губы. Обливаете лаком волосы. Следующие два или три часа вы будете складывать руки венчиком, объясняться в любви, прикладывая ладонь к груди. А еще — потеть, следить за дыханием, собственными мышцами, рассчитывать траекторию, силу отдачи, выправлять курс — балет не то искусство, которое позволяет забыться в экстазе. И при всем при этом убеждать других и верить самому, что здесь от любви умирают, от обмана сходят с ума, а влюбляются с первого взгляда и навек.
Западные танцоры обычно не умеют именно этого. Как бы хорошо ни выделывали они ногами кренделя, между ролью и парнем с мускулистыми ляжками и отбеленными зубами всегда чувствуется зазор, по форме похожий на улыбку: мол, ну мы-то с вами понимаем, жизнь не такая. И только русские танцуют не понарошку. Дэвид Холберг, который научился в балете почти всему, приехал в Россию, именно чтобы научиться верить в сам балет.
«Щелкунчик» в Большом театре по традиции дают не просто всю зиму, а даже утром и вечером 31 декабря. Что бы ни говорили про хореографа Юрия Григоровича, «Щелкунчик» — один из лучших его балетов, а мужская роль — одна из труднейших. Щелкунчик-принц должен с первых же па превратиться в музыку Чайковского, которая рассказывает о совсем уже трудных для передачи ногами вещах — о взрослении и о том, что наша жизнь непростительно коротка. И в таком смысле это — идеальная партия для Дэвида Холберга.
ТЕКСТ: ЮРИЙ ЯКОВЛЕВ. ФОТОГРАФ: СЛАВА ФИЛИППОВ. СТИЛЬ: ОЛЬГА ДУНИНА. ГРУМИНГ: ТАТЬЯНА ЧУМАКОВА/THE AGENT. АССИСТЕНТ ФОТОГРАФА: КИРИЛЛ ПАНТЕЛЕЕВ. АССИСТЕНТ СТИЛИСТА: ЕКАТЕРИНА ЗОЛОТОТРУБОВА. ПРОДЮСЕР: ЕЛЕНА СЕРОВА. АССИСТЕНТ ПРОДЮСЕРА: АЛЕКСАНДРА ТКАЧЕНКО.
Редакция благодарит пресс-службу государственного академического Большого театра России за помощь в организации съемки
Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.