Самурай земной

Дизайнер Кензо Такада рассказал VOGUE, как он творил историю моды XX века вместе с Карлом Лагерфельдом и Миуччей Прадой, пока не решил стать художником
Кензо Такада  дизайнер творец истории моды ставший художником.

Кензо Такада в своей парижской квартире-мастерской.

Невысокий вежливый японец одет во все черное. Узкий, скроенный по фигуре костюм узнаваем — Dior в версии Эди Слимана. Как и Слиман, Такада ушел из моды ради искусства: теперь пишет картины на традиционные японские темы. Шестнадцать из них он и привез в Москву на выставку в галерее «Триумф».

Рисовать Кензо начал еще до увлечения модой. Кто повлиял? «Матисс, Гоген, но особенно Анри Руссо. Я увидел его наивные картины в 1965 году на выставке в Париже. Для меня это было одним из первых впечатлений от этого города — и самым сильным».

Такада потряс французскую столицу в 1970 году: вывел на подиумы платья, скроенные в духе кимоно, пальто и пончо с яркими цветами, как на костюмах актеров театра кабуки. Без него мы не узнали бы ни Иссеи Мияке, ни Рэи Кавакубо, ни Йоджи Ямамото. О его многочисленных ролях — дизайнера, пер­вопроходца, художника — мы и говорим с ним за чашкой зеленого­ чая с жасмином. «Сейчас у вас в России все как везде, — улыбается Кензо. — Мода как в Париже, чай как в Японии».

О Москве

В 1994 году я открывал у вас свой первый бутик. По-моему, это вообще был первый модный бутик в Москве. По крайней мере, я чувствовал себя вестником нового, роскошного в том темном городе, каким была Москва тогда. Примерно такое же чувство предвкушения чего-то абсолютно нового переполняло меня, когда 1 января 1965 года я приехал в Париж из Японии. Я покидал родину с явным ощущением, что это навсегда, на всю жизнь — а денег у меня в кармане было ровно на полгода. Я даже не знал, смогу ли вернуться обратно, если они закончатся, а я не устроюсь. Чувствовал себя Робинзоном Крузо, отправившимся с необитаемого острова на плоту в поисках материка. Впереди был лишь бескрайний океан.

О Париже и моде будущего

В те годы Париж был царством Ива Сен-Лорана. Однажды иду, а мне навстречу женщина, одетая, как космонавт. Я аж остановился и подумал: «Вот это действительно гениально». Это был костюм Куррежа. Еще меня тогда поражал Карл Лагерфельд. Помню, как он сидел каждый день в Café de Flore, оно было для него вроде штаб-квартиры. Весь обложен книгами, все время читает, пишет, рисует. Я по сравнению с ним лентяй, а ведь тоже тридцать лет вкалывал, как раб на галерах.

Я понял, что не могу конкурировать с парижскими дизайнерами на их поле. Зато мог предложить им себя — японца, знающего законы западной моды. И я начал использовать крой кимоно, его нарядной, красочной версии, мотивы цветов с японских национальных костюмов, смешивать разные принты. Тогда это было ново и современно. Начиналась эпоха прет-а-порте, но готовую одежду создавали лишь Dorothée Bis, Emmanuelle Khanh да Sonia Rykiel. Я занял свободную нишу дизайнера, создающего готовую одежду с этническим колоритом. Это была революция.

О модном бизнесе

Свои первые десять коллекций я помню до последней вытачки. Хоть сейчас могу рассказать, в каком порядке и в каких нарядах шли модели на показах. Следующие двадцать лет пролетели для меня как один сплошной марафон. В семидесятые никто из нас, делая коллекции, не думал, продастся она или нет. Делали что хотели. К нам приходили стилисты, выбирали вещи, фотографировали для журналов — их-то мы и выстав­ляли на продажу. А остальные отправляли в архив: стилисты говорили, что они слишком креативные.

Все изменилось в начале восьмидесятых. Показы стали большими шоу, коллекции — более коммерческими. Стилисты и критики кричали, что вещи стали слишком продаваемыми. Но модные Дома начали хорошо зарабатывать и к критикам не прислушались. Окончательно «парижскую» философию изменила Миучча Прада. Дело в том, что миланская Неделя моды и итальянские дизайнеры тесно связаны с местной текстильной индустрией. Первой эту систему начала практи­ковать Прада. В плане финансов и маркетинга она гений.

О земляках

Мне приятно, что японских дизайнеров, благодаря мне, заметили и полюбили. Но Мияке, Кавакубо, Ямамото гениальнее меня. Особенно — Иссеи Мияке. Мы были друзьями еще в Токио, и он уже тогда был хорошим дизайнером. А его линия Pleats Please имеет значение для моды — как те самые скафандры Куррежа. Совершенно новый подход к крою и работе с тканью.

О жизни после моды

Я ушел на пенсию под Рождество 1999 года. Уехал в Японию с друзьями встречать Новый год. И вот третьего января я стоял у окна, смотрел, как они садятся в машины и уезжают обратно в Париж, и задумался: «Что же я буду делать теперь?» Впервые: я до последнего рабочего дня боялся себя об этом спросить. Стало страшно. Решил: «Будем считать, что у меня немножко затянулись каникулы».

Так и живу второй десяток лет. Веду жизнь японского пенсионера: путешествую, рисую понемногу, беру уроки игры на фортепиано. Я всегда хотел быть музыкантом. Или архитектором. Если бы сейчас я начинал все заново, не занялся бы модой: это теперь совсем не тот мир, ко­торый я полюбил полвека назад. Я был бы пианистом или архитектором.

Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.

Фото: East News, архив VOGUE