«A вы знаете, что я ваша коллега? — спрашивает тягучим низким голосом Ирина Столярова, приглашая в гостиную квартиры рядом с Холланд-парком. — Я в молодости работала в редакции газеты «Советский спорт», в отделе писем. Правда, работой это назвать сложно: сидели часами, пили крепкий-крепкий чай и курили сигареты. И шутили, конечно».
Нет, я не знаю. Про Столярову, уже двадцать лет живущую в Лондоне, у нас в Москве вообще мало кто знает. Как и про ее коллекцию русского абстрактного искусства, которую она собрала за последние пять лет. А вот в Лондоне, где она живет уже пятнадцать с лишним лет («Муж давным-давно уехал по работе в Швейцарию, потом — в Лондон, потом родилась дочка, так мы с ней тут и остались»), ее имя на слуху в среде собирателей живописи. Столярова активно участвует в аукционах, переписывается с художниками, ходит на рауты и вернисажи.
«Композиция с тарой, иконой и красной лилией», Евгений Рухин, холст, коллаж, масло, 1975
Этой весной она наконец решилась выпустить каталог коллекции, создать сайт на русском и английском языках и отправить свои картины на выставку Владимира Немухина и Лидии Мастерковой, которая открылась в апреле в Московском музее современного искусства.
В ее собрании — русские авангардисты-шестидесятники, нонконформисты, представители парижской школы — от первой до третьей волны эмиграции. «Есть инвестиционные коллекции, есть коллекции престижные, которые подтверждают статус владельца. У Ирины же коллекция соответствует характеру, тому, какая она есть. Это важно, потому что индивидуальных коллекций немного, — говорит искусствовед, куратор Русского музея Александр Боровский. — Она тщательно выбирает каждую вещь, именно по себе, по принципу «сможет ли картина жить в доме».
На двух этажах квартиры картины, наряду с книжными полками, и правда составляют главное убранство. В спальне — работы основателя Лианозовской школы Оскара Рабина и Лидии Мастерковой, в столовой — Николай Вечтомов и Борис Свешников, в гостиной — Семен Файбисович, а в кабинете — Андре Ланской, Жюль Паскин и ее любимый Пьер Дмитриенко.
London 3, Оскар Рабин, холст, масло, 1962
Тем у коллекции Столяровой две, обе посвящены абстрактной живописи. Она собирает художников Парижской школы — так называют в том числе наследников русского авангарда, осевших во Франции и выдавших в 1950-е мощную волну абстрактных работ. Но главное ее увлечение — московские нонконформисты 1960–1970-х: лианозовцы, кинетисты, концептуалисты. В свое время их активно вывозили за железный занавес иностранцы, дипломаты и фирмачи. По европейским коллекциям их и собирает сейчас Ирина.
«Абстракция — это чистота искусства, но поняла я это, конечно же, не сразу», — говорит Столярова. Лет пять назад ей предложили купить из одной швейцарской коллекции работу Виктора Пивоварова. До этого она много лет собирала тех, кем обычно увлекаются русские, — Николая Ге, Константина Коровина, Бориса Кустодиева, Роберта Фалька. Но случилась любовь к нонконформизму, и вскоре от старых картин не осталось и следа, а Ирина стала проводить дни в охоте за новыми работами. «Нахожу картину, звоню Виктору Пивоварову: «Ваша? Не подделка?» — посмеиваясь, описывает она свои труды и дни. — Если он отвечает, что да, моя, то надо брать».
Мой вопрос, не подсказывает ли ей, что брать, как многим нынешним поклонницам искусства, штат анонимных искусствоведов, приводит ее в совершенный восторг: «Ерунда! Вот мой стол, вот компьютер, вот сюда мне присылают кучу изображений, и я сижу и выбираю. На свой субъективный вкус. Знаете что, если следовать вкусам общества — все, ты обречен на провал. Я хожу на аукционы. Был случай: увидела в одном из залов работу Бориса Свешникова, цена — десять тысяч фунтов. Очень мало. И никакого интереса. Я, конечно, купила. Все проглядели, а я увидела. Почему? Да потому, что я думала не о концепции, а ходила и искала то, что нравится глазу».
И все-таки: почему именно нонконформисты? К примеру, у московкого адвоката и обладателя одной из самых полных коллекций советских нонконформистов Александра Кроника, с которым я дружу много лет, выбор предмета коллекционирования укоренен в самой жизни: он вырос в кругу художественной богемы, его молодого рисовал Анатолий Зверев, у него на даче жил Венедикт Ерофеев, он навещал в больнице Владимира Яковлева. Похожий случай — великий грек Георгий Костаки, выставка коллекции которого только что закончилась в Третьяковке: художники-нонконформисты составляли круг его общения, он играл им на гитаре, покровительствовал, помогал рублем и так далее.
«Композиция», Лидия Мастеркова, холст, масло, коллаж из ткани, 1965
Столярова — совсем другая история: девушка из хорошей московской семьи, в детстве занималась балетом, рано и удачно вышла замуж и уехала за границу. Откуда тут любовь к богемным выкрутасам в духе мамлеевских «Шатунов»? Кстати, живописателя московского богемного подполья Юрия Мамлеева она называет своим любимым писателем. «Да бросьте вы эти ярлыки — нонконформизм, шестидесятники, диссиденты, — отвечает Ирина. — Неужели вы не видите, что это просто красиво! Я никогда не беру работы, которые несут в себе какой-то призыв, политический лозунг. Или которые должны обеспечивать наполнение какой-то концепции. Вот вы спрашиваете, почему у меня одни топ-лоты, нет мелочовки: графики, скульптуры, инсталляций. Понимаете, я люблю живопись, и еще я люблю качество. Все мои работы — не скучные. И, вы правильно говорите, все топовые, музейного качества. Это не значит, что я покупаю их исключительно в инвестиционных целях, как вложение денег. Я не строю никаких планов и не ставлю конкретных целей. Посмотрите на миниатюрную технику у Свешникова — это же абсолютно гениально. Посмотрите на эти хлопушки Немухина. На этого Целкова — мне, кстати, его дочка сказала, что она считает эту работу лучшей из тех, что написал отец. Посмотрите на мою любимую Мастеркову. Мне нравится — я беру. Все. А, скажем, Вейсберга, от которого все балдеют, Зверева, Яковлева — не люблю. Мне просто не нравится. И никакой концепции. А в свободное от коллекции время живу как нормальная женщина. Покупаю платья, особенно люблю Oscar de la Renta и Lanvin. Читаю и перечитываю Рильке, который выше поэзии, «Поэму конца» и цикл «Провода» Марины Цветаевой, Джона Донна и Эмили Дикинсон».
«Звездный огонь», Владимир Немухин, холст, акрил, коллаж, 1992
В словосочетании «частная коллекция» в случае Столяровой первое слово важно даже больше, чем второе, — вот о чем мы с ней рассуждаем, когда на следующий день идем прогуляться по району вокруг Холланд-парка. В Англии, где приоритет частного над коллективным возведен в абсолют, кажется особенно понятным, что коллекционировать надо не то, что престижно, дорого или актуально, а то, что нравится. Работы нонконформистов, писавшиеся в бараках в Лианозово, в сенильном мраке советской власти, в такой оптике выглядят не вызовом системе, а абстрактными живописными упражнениями талантливых людей одного поколения, волею судьбы собравшихся в одном месте и в одно время. А конформизм Столяровой — верным способом собрать очень приличную коллекцию нонконформистского искусства.
Почему, кстати, русского? Что бы ей, живя в Лондоне, не собирать голландцев или Констебля? «Ну мы же с вами русские люди, как иначе? Я и стихов русских сотни знаю наизусть, даже блог вела в интернете. Потом, правда, меня там допекли, знаете, есть такой разряд людей — мастера строчить комменты, все хаять... Хотите, покажу, за чем сейчас охочусь? Вот один триптих Олега Васильева. Невозможно оторваться».
«Композиция», Лев Кропивницкий, холст, масло, 1965
Слева — «Лицо», Олег Целков, холст, масло, 1979; справа — «Композиция», Андре Ланской, холст, масло, 1958
ФОТО: ALEX BRAMALL; АРХИВ VOGUE. СТИЛЬ: JULIA BRENARD. ПРИЧЕСКА: STEPHEN BEAVER. МАКИЯЖ: EMMA MILES. АССИСТЕНТ ФОТОГРАФА: GARETH HORTON. АССИСТЕНТ СТИЛИСТА: RACHEL HANNAWAY. ПРОДЮСЕР: ELENA SEROVA. АССИСТЕНТ ПРОДЮСЕРА: KSENIA FINOGEEVA
Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.