Пищевые расстройства — важная проблема современности, о которой принято сейчас говорить, но мало кто готов делиться личным опытом. Героиня этой истории не из таких — визажист, бывший редактор сайта Tatler и шеф-редактор сайта Allure, Юлия Рада решила рассказать историю своей болезни длиною в десять лет.
Instagram content
This content can also be viewed on the site it originates from.
Это очень личная история, но я наконец готова ее рассказать. Об этом мало кто знает, но после десяти лет расстройств пищевого поведения — из них четыре года анорексии и шесть лет компульсивных перееданий — последние полгода я нахожусь в стабильном состоянии, без срывов, без истерик на тему еды и веса. Смело могу сказать, что нравлюсь себе и люблю свое тело. И мне хочется попросить у него прощения за то, что я с ним эти десять лет вытворяла. Мой минимальный вес при росте метр шестьдесят пять был тридцать восемь килограммов, максимальный достигал шестидесяти восьми и даже больше. В какой-то момент на пике перееданий я перестала взвешиваться.
Когда все началось, я не была толстой. Мне было пятнадцать, я училась в старшей школе, весила примерно пятьдесят килограммов и меня даже чаще дразнили за худобу. Но у меня была гиперконтролирующая, вспыльчивая и непредсказуемая мама-учительница, которая с пятого класса была моим классным руководителем и отслеживала каждый мой шаг. И отец, бывший военный, который не проявлял ко мне особого внимания и вообще куда больше любил мою младшую сестру. Сейчас понимаю, как это все сработало, но в пятнадцать я просто нащупала область, где наконец могла ни от кого не зависеть и контролировать хоть что-то в той своей жизни, и начала экспериментировать. Возможно, в культе худобы обрела безусловного друга, который всегда будет с тобой, ты только ешь поменьше. Возможно, это была единственно доступная мне форма бунта, при которой можно было сохранять образ покладистой девочки, тайком выбрасывая еду в унитаз. Возможно, это давало ощущение, что я ориентируюсь в этой нестабильной реальности, которая была явно против меня. А я пыталась ее ухватить за хвост, изучая связь съеденных калорий со скоростью потери веса. 48–47–46–45 килограммов — ого, такого у меня еще не было, а смогу ли я быть еще меньше? 45–44–43.
Потом все замечают, что ты худеешь, и проявляют к тебе внимание, волнуются, заботятся. Ты отличаешься. Учителя, мамы одноклассников и одноклассниц замечают твои изменения, очень по-матерински волнуются, как будто желая спасти, забрать в свою семью, и нападают на твою мать: «Ты что сделала со своей дочерью, она же выглядит больной?!» Внутри себя я ликовала, потому что не имела возможности напасть сама, а мне так хотелось: «Мама, смотри до чего ты меня довела!» На это внимание подсаживаешься, чувствуешь себя особенной, наконец восполняешь дефицит заботы. Так, по крайней мере, было у меня. И еще у одной девочки из моей школы, на пять лет младше, которая дошла до веса двадцать пять килограммов и не могла в тот момент забраться в автобус без посторонней помощи. Тоже дочь учительницы. Узнав о ней от младшей сестры, я тут же написала ей с поддержкой, хотя сама была еще далеко не выздоровевшей. Убедила ее начать выкарабкиваться, старалась делать это максимально тактично, чтобы не спугнуть.