Girl in Vogue: Вика Кошелева

Очень трогательная молодая художница Вика Кошелева сейчас готовится к ярмарке искусства Galeristes, которая начнется 30 ноября в Париже. Перед ответственным событием она нашла время рассказать Наталии Туровниковой и показать Ольге Изаксон, каково ей было расти в семье творческих интеллигентов, заниматься живописью до такой степени, что запах красок и растворителей стал родным, жить на два города (Вика курсирует между Москвой и Парижем) и найти свое призвание. Мы не можем не любоваться ее розовым свадебным платьем Simone Rocha, которое похоже на нежный кремовый десерт, умением Вики сочетать винтаж и почти театральные наряды и советуем вам вдохновляться ее отношением к жизни и настоящей красоте.

Твое первое детское воспоминание о красоте: мама, солнце, кино, музыка?

Я родилась в творческом доме на улице Фадеева. Во всем подъезде от первого до пятого этажа квартиры занимали писатели, оперные певцы, актеры театра, архитекторы, переводчики иностранной литературы и мы — семьи художников. Если мы отмечали какой-нибудь праздник, то столы накрывали в нескольких квартирах сразу, приходил Градский, Аросева, Олейников и Стоянов, все перемещались по этажам с песнями, танцами, шутками, и казалось, что самое важное в мире происходит именно здесь.

Я помню, как моя мама одевалась в эти дни, это было отдельное таинство, наполненное неосязаемой красотой торжества. Она густо красила ресницы, закручивала волосы, надевала костюм нежно-желтого цвета, который папа ей привез из командировки в Германию, прикрепляла на грудь брошку — фарфоровую розочку — и душилась духами Сlimat Lancôme, в таком низком прозрачном флакончике с тесемочкой у горлышка. И душила меня, смотрящую снизу, чуть-чуть, за ушком. Это была такая «другая» мама, не такая, как каждый день, и такая красивая. Потом было очень много красоты в жизни, но именно та не измерялась ни в чем и не сравнивалась ни с чем. Безусловная красота.

Кто твои музы?

Я в целом очень люблю людей. Особенно с талантом, бесстрашных, упорных, дерзких — тех, кто показывает свои эмоции и амбиции. Боюсь всегда хороших и милых, всегда чистеньких и опрятных, с холодной улыбкой. Я влюбляюсь постоянно, у меня есть тайная копилочка моих муз. И каких там только нет! Высокие с античным лицом и боттичеллиевским животиком, маленькие с лисьими носиками и острым взглядом, нежные и грубые, хрупкие и сильные. Оливковая кожа, мраморная, смуглая... Женщин обожаю. А муза-мужчина — это Леша (Алексей Ларионов). Его юмор, непосредственность и дикарство, когда энергии через край, и талант постоянно чем-то увлекаться. Лав форева.

Существует ли для тебя мода? Что это такое сегодня?

Прабабушка по линии отца Хомякова, Нина, жила в Париже после революции и была модисткой в ведущем Доме моды Irfé. После 1933 года она вернулась в СССР и больше не была в Париже никогда, но ее невероятные сумочки, бусинки, накладные воротнички, коробочки с бисером и рассказы дошли через поколения и с детства сопровождали меня. Дедушка всегда дарил мне по какой-нибудь вещи от прабабушки на праздники, определяя на свой взгляд, насколько я готова для них. Лет к 16 у меня была коллекция принятых в подарок от дедушки туфель, каких-то футлярчиков для духов, пудрениц и всех этих чудесных приблуд, которыми сейчас мало кто пользуется. Я уже экспериментировала с винтажем и образами, всегда ориентируясь на свое внутреннее состояние «а кто я сегодня?». Были и неудачные образы, когда в один из дней я решала стать Дэвидом Боуи, приходила в салон, делала стрижку, такую, классическую Боуи, клеш, футболка — короче, крах. Или хотела быть затворницей из башни и подрисовывала синячки под глазами, якобы я давно не видела дневного света. И юбки в пол.

Мода — это искусство, точно такое же, каким занимаюсь я. Просто язык выражения иной. Поэтому я очень люблю идеи тех Домов моды, за которыми стоит нечто большее, чем желание просто поднять прибыль компании. Сейчас я «в диалоге» с Simonе Rocha, мне кажется, если бы мы поболтали с ней вживую, то нашли бы очень много общего. Мне нравится эта сказочность, барочность, колдовство, другая женственность. Поломанная, измененная, но все же женственность. Побег от реальности в мир грез. Думаю, мода переживает тоже тяжелые времена, как и изобразительное искусство. Было так много всего, что очень сложно зацепить искушенного зрителя. И у всех слишком мало времени на послевкусие.

Как случилось, что ты стала художником? В живописи изобретено почти все, как ты нашла свой язык?

Я живописью занимаюсь с рождения, и это было совершенно обыденное занятие в детстве. Все вокруг рисуют — значит, и мне надо. Мама занята? Рисуй. Дома у бабушки? Рисуй. Одна дома? Рисуй, конечно же. Но в период обучения нам не давали продохнуть, с 12 до 22 лет только живопись, рисунок, композиция. Только этим и жили. Рассветы, закаты, пейзажи с натуры под ливнем и все такое. Потом, после Суриковского, я захотела стать актрисой — детская мечта. Решила начать сразу с Нью-Йорка. Год помучилась, попробовала себя в театре и кино, чтобы в старости не жалеть, и поняла, что это вообще не про мой характер. Тогда я вернулась в изобразительное искусство. И каждый день считаю, что это самое потрясающее занятие в мире.

Я вымирающий вид homo sapiens: сейчас становится меньше и меньше людей, которые умеют так работать и писать. Это очень большой труд, самоотдача, честность, начитанность и насмотренность. У меня ушло два года, чтобы найти свои символы изображения, собрать свой алфавит. Настоящие муки творчества. Сейчас в живописи я думаю, что не хватает концентрации и трудолюбия. Все хотят вау-эффект, быстрый результат. Любая работа — это труд, медитация, концентрация. Особенно сейчас, когда такой переизбыток всего. От много надо отказываться в период работы, но зато какие сладкие плоды потом.

Ты живешь между Парижем и Москвой. Расскажи про любимые места там и тут.

В Москве люблю себя московскую — с любимым дома, с друзьями, гостями, свою кровать и наших маникюрш. Мастерскую на Беговой с видом на ипподром. Люблю место перед Третьяковской галереей на Крымском Валу, там широко и разряженно, люблю Академию наук, особенно ночью. Мне кажется, наверху этого здания мозги какого-то инопланетянина. Люблю гулять от улицы Балчуг в сторону «Павелецкой», там есть мост через канал, и раньше у нас с моим братом Колей была традиция ходить туда ночью, покупать батон хлеба, кормить уточек и говорить за жизнь. Особенно зимой, когда все покрыто льдом. Люблю Миусскую площадь и Лесную, но это что-то из детства — порталы.

Париж люблю, как человека, он помог мне почувствовать настоящую свободу самовыражения, перестать прятаться и бояться собственной тени, сравнивать себя со всеми и громко заявлять о своем взгляде на вещи через искусство. Люблю подолгу работать в мастерской, где никто меня не тревожит. У меня в Париже есть свои маленькие ритуалы, я очень люблю в будний день, когда многие на работе в офисах, пройтись пешком от мастерской в Маре, по набережной, до Пале-Рояль. Посидеть у фонтана, дойти до японского квартала купить bubble tea с черным кунжутом, перейти на другую сторону реки и в Орсе поплакать как следует у шедевров, закончить культурную программу в галерее Kamel Mennour (у них самые лучшие выставки), а вечером, когда темно и пусто, гулять по Маре. Прикасаться к стенам, трогать каменную кладку, очень долго рассматривать витрины со всякими чучелами, фарфоровыми банками и стеклянными глазами. Стены в этой части города фонят энергией и в них так много тайн. Там точно живут духи! Иногда люблю зайти в bar La Perle на Temple — шумный барчик всегда битком. В баре можно выпить пастис, который только там переливается блестками, и чуть хмельной спуститься к реке. Сесть и смотреть на бурую воду Сены, подсвеченную желтыми фонарями. И кстати, так случилось, что именно в этом районе в Le Carreau du Temple на ярмарке искусства Galeristes 30 ноября будет выставка с моими литографиями. Потом большие планы на апрель и Grand Palais, но про это в следующий раз.

Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.

Фото: Ольга Изаксон