«Я не пропускаю ни одного блошиного рынка или броканта, — рассказывает креативный директор Margiela Джон Гальяно. — Обожаю процесс охоты за сокровищами и сами находки — все это так волнительно, словно ты получаешь ключ от дверцы, а за ней еще одна, и еще, и еще». «Его нужно останавливать, — смеется Алексис Роше, партнер Гальяно в жизни и работе. — Сам он этого не сделает!»
Гальяно дорожит своими находками «с блошиного рынка, из путешествий, вещами с прошлым — они пропитаны историей, энергией и вызывают сильные эмоции. Когда эти эмоции рождаются, я могу творить».
Сокровища дизайнера хранятся частью в парижской квартире Гальяно и Роше в районе Марэ, частью — в их скромном фермерском доме в Оверни — одном из самых идиллических регионов, той самой глубинной Франции, где родилась бабушка Роше. Дом оказался прекрасным убежищем, когда десять лет назад в карьере Гальяно был непростой период. К нашей общей удаче, дизайнер смог обуздать демонов с помощью жесткой реабилитации и направил свой творческий пыл на перемены в Maison Margiela, куда пришел в 2014 году. Тогда-то пара и стала искать что-то поближе к Парижу.
Друг-антиквар предложил посмотреть дом в абсурдно-живописной деревушке Жерберуа на севере Франции, в Пикардии, с ее мощеными переулками, фахверковыми домами и розариями. «Время тут как будто остановилось, — говорит Роше. — Мы почувствовали, что у этого места есть душа». Не забудем и про знаменитые антикварные магазины в соседнем Руане.
Жерберуа славится садами, разбитыми на рубеже веков художником-постимпрессионистом Анри Ле Сиданэ на холмах вокруг разрушенного дома. Эти сады служили бесконечным источником вдохновения для его будто бы подернутых дымкой памяти, словно мерцающих пейзажей. Он даже запечатлел тот самый дом, который присмотрели Гальяно и Роше: особняк XVIII века, по мнению Джона, стал местом действия флоберовского романа «Мадам Бовари». Супругов поразил и дом, и окрестная красота, и местные легенды — устоять было невозможно.
Дом был в ужасном состоянии, и Гальяно развернул масштабную реставрацию, стремясь сохранить романтическую патину старины. Так, каждую плитку черепицы на крыше пронумеровали перед тем, как снять, и вернули на место после того, как укрепили фундамент и стены. Внутри устроили перепланировку, ориентируясь в первую очередь на вид из окна и на то, как падает свет в разное время суток. Так, вестибюлем к спальне служит главная ванная комната, уставленная антикварными флаконами из-под духов, венецианскими зеркалами с гравированными узорами и фотопортретами барона Вильгельма фон Глёдена — с них смотрят приятные молодые сицилийцы. Но даже они не могут соперничать с пейзажами, открывающимися глазам Гальяно и Роше, нежатся ли они в старинной ванне или чистят зубы у раковины.
Бывая в Лондоне, Гальяно всегда забегал полюбоваться антиквариатом и легендарными тканями Colefax & Fowler, выставленными в особняке XVIII века, который когда-то принадлежал владелице фабрики Нэнси Ланкастер и был штаб-квартирой компании. Именно там была знаменитая гостиная, которую Нэнси выкрасила в солнечный бутанский желтый цвет. Гальяно восхищен и комнатой, и кутюрными стандартами работы, которыми руководствуются в Colefax & Fowler: «Хороший мастер на вес золота». Шторы для парижской квартиры дизайнер шил вместе с лондонскими декораторами. В Жерберуа ему помогал Даниэль Словик, который когда-то работал в Colefax & Fowler. «Мы все делали вместе, — вспоминает Словик, — было здорово сотрудничать с дизайнером, который понимает, что такое кутюр. Он всегда выбирает самые интересные варианты».
Так, старинные килимы аккуратно пересобрали в лоскутную дорожку для лестницы, на стенах вдоль которой — яркие рисунки и фотографии. Антикварные марокканские свадебные покрывала, расшитые лиловой шелковой нитью, которая давно выцвела до малиново-розового, развешаны в розовой гостиной наверху — сквозь них рассеивается дневной свет. А благодаря янтарным стеклянным панелям в дверях между кухней и столовой участники вечернего чаепития утопают в медовых лучах. «Гальяно очень занимает падение и отражение света», — рассказывает Словик, который выбирал палитру для интерьеров, вдохновляясь картинами и предметами из коллекции Гальяно.
В столовой широкие кресла с обивкой из гобелена эпохи Людовика XV и круглый стол соседствуют с портретами туканов и попугаев, а также серьезных детей начала XIX века на светло-голубых стенах. На окнах — шторы из тафты в старинную бледно-желтую и синюю полоску, собранные розетками из той же ткани, — за основу взяли образцы из руководств для обивщиков XVIII века. А также шторы из знаменитой лондонской квартиры Полин де Ротшильд, над которой работал сам Джон Фаулер. Окна желтой гостиной покрывает серебристый и светло-желтый сатин в африканском стиле, который Гальяно разработал вместе с текстильной фабрикой Fortuny. Пологи и шторы в главной спальне сшиты из ситца в стиле маркизы де Помпадур, напоминающего сине-белую плитку азулежу, которая так восхитила Гальяно в португальских садах и домах. Он был настолько одержим этой плиткой, что попросил художницу Элоиз д’Арджан, работающую в жанре оптических иллюзий, создать панно из делфтской керамики — его можно увидеть на стене над камином в желтой гостиной. Благодаря бело-голубой плитке в комнате становится еще больше света, когда в камине горит огонь.
Поместье охраняет сторожка 1779 года, в ней когда-то жили монахи, а теперь ее венчает знамя работы ателье Margiela с двумя петухами (galli — петух по-испански, созвучно фамилии Гальяно). Гальяно создал здесь пространство для гостей, мастерскую и библиотеку, где можно найти его любимые книги. Впрочем, первое издание романов Диккенса с картинками, которые так вдохновляли его в детстве и во время учебы в Сент-Мартинс, где он, как мы помним, готовился стать иллюстратором, дизайнер хранит на столике у кровати.
После того как пол мастерской, выложенный терракотовой плиткой tomette, был тщательно отреставрирован и покрыт старинными турецкими коврами, Гальяно нарисовал на стенах комнаты небольшие цветные пятна, чтобы определить, как они будут смотреться на свету. «Для проверки я всегда использую свечи, — рассказывает дизайнер. — При них цвет раскрывается во всей полноте. Я провожу много времени при свечах». В итоге он выбрал богатый терракотовый оттенок, который описывает как «глубокий вдох вечером». На потолок и стены нанесли восемь слоев краски. «Я хотел добиться эффекта кокона — чтобы свет вибрировал и отражался от всех поверхностей. Все получилось: это суперрасслабляющее пространство. Я прихожу сюда помечтать над любимым альбомом Мадлен Вьонне».
Веками Пикардия славилась своими ремесленниками — плиточниками, стеклодувами и, конечно, ткачами гобеленов из городка Бове. Вдохновившись последними, Гальяно стал собирать на местных антикварных ярмарках старинные ткани, которые когда-то использовались как образцы для мастеров, а теперь смотрятся самостоятельными произведениями искусства. «Я живу и дышу тем, что делаю, — говорит Гальяно, — поэтому для меня как креативного директора Maison Margiela было естественно найти эти замечательные прототипы и переработать их, придать им новый смысл». Из обрезов дизайнер собрал похожий на мифический пейзаж коллаж, который теперь можно увидеть на одной из стен мастерской. «Обожаю эффект обманки — будто настоящие деревья качаются в лучах света, — объясняет Гальяно. — Кое-какие образцы я сохранил и, когда будет настроение, сделаю еще один коллаж».
Загадочности мастерской придают жалюзи. «Они из японского монастыря, — говорит Гальяно, — собрала их Лилу Маркан, подруга и помощница Коко Шанель». Девяностолетняя Лилу, которую Джон описывает как «художницу и поэта», позвала его на чай, чтобы проверить, достоин ли он такого сокровища. «Вокруг нее просто вихрь энергии, — вспоминает дизайнер. — А ее дом — пещера Аладдина: японские ткани, индийские сари 1930‑х годов, помпоны, украшения для отделки, бахрома — одни ленты Chanel чего стоили!» В какой-то момент Лилу «на что-то наступила, кажется, это выпало из ее элегантного брючного костюма, или уже лежало на полу. Она подняла эту штуку, напоминавшую маленького слоника, — это была подушечка для булавок из розового шелкового бархата, она пережила годы в работе и любви и вся потерлась. «Я хотела бы, чтобы она была у вас, — сказала Лилу. — Она принадлежала Коко».
С жалюзи Маркан на окнах комната, как говорит дизайнер, стала напоминать «Марлен в поезде». Он имеет в виду фильм Джозефа фон Штернберга «Шанхайский экспресс», где героиня Марлен Дитрих носит вуаль и расшитые перьями наряды, созданные легендарным художником по костюмам Трэвисом Бэнтоном. «Это загадочное место», — говорит Гальяно. Атмосферу мастерской подчеркивает музыка — в день моего визита звучал меланхоличный голос Билли Холидей, в воздухе витали дурманящие многослойные ароматы, которые так любит Гальяно: ладан, мускус от Diptyque, гранат от Santa Maria Novella, индийские благовония.
Мы возвращаемся в главный дом, который тоже весь купается в свете и цвете. Наверху — розовая гостиная с бесчисленным множеством религиозных статуэток в старинных одеждах из рассыпающегося шелка («Я все обращаю в место культа», — признается Гальяно). Стены в гостиной на нижнем этаже покрашены в другой знаменитый в XVIII веке цвет — как с восторгом говорит Гальяно, тогда он назывался pipi de vache, или коровья моча, так как напоминал урину коров после — не удивляйтесь — диеты из манго. «Еще раз, — объясняет дизайнер, — это удивительный цвет, который магически работает при солнечном и закатном свете и сияет при свечах».
Вокруг в изобилии расставлены плоды собирательства Гальяно и Роше. В желтой гостиной элегантно контрастируют друг с другом обитые ситцем с узорами из спелого граната и пионов кресла Джо Понти 1950‑х годов со скошенными ножками, яркие расшитые ковры, леденцово-красный бархатный диван 1940‑х, кресло Людовика XV, обитое шелковым бархатом цвета подсолнуха, и итальянский шкафчик XVIII века с росписью — все это чарующе переносит комнату в постмодернистский XXI век и отражает все, что любят Роше и Гальяно.
Гальяно без раздумий вешает плакат Sex Pistols или фото Джими Хендрикса работы Рона Раффаэлли рядом с салонным искусством XIX века, фотографии Брассаи и Пенна — по соседству с гомоэротичными рисунками Жана Кокто. Так, «Мадам Бижу» — знаменитый снимок Брассаи 1932 года, на котором растрепанная женщина сидит за столиком в баре, — висит в гостевой ванной Гальяно и «многих вдохновил на коллекционирование», подмигивает дизайнер. «Это пальто с массивным воротником, шляпа, парик, драгоценности, спущенные чулки, туфли для чечетки — я постоянно веду диалог с мадам Бижу!»
А еще дом — своеобразный палимпсест, написанная на холсте старинного дома история всех тех мест, где побывали Гальяно и Роше. Среди них и знаменитые туры, в которые Гальяно когда-то ездил с командой своего бренда и Дома Christian Dior, у руля которого он стоял с 1996 по 2011 год, изменив философию марки. И путешествия хозяев дома в Индию, Японию и Китай. Теперь в желтой гостиной можно увидеть коллекцию изысканных индийских миниатюр XVII и XVIII веков, найденных в Раджастане. «У меня всегда были волшебные отношения с Индией», — говорит дизайнер.
Над созданием романтического, в лучших английских традициях, сада Гальяно работал с ландшафтным дизайнером Камий Мюллер. Хотя, кажется, больше всего его воображение будоражит древний бук: в последней четверти XVIII века на распутного хозяина дома подали жалобу, и Гальяно убежден, что шрамы на стволе статного дерева — это следы от бича.
Вскоре после приезда в деревушку Гальяно и Роше подружились с колоритными соседями, которые теперь дают им садоводческие и душеспасительные советы, делятся сплетнями, продуктами со своего огорода и местными деликатесами. В день моего визита Гальяно одет как оригинал из модернистcкой «Группы Блумсбери»: свитер Margiela в сине-сиреневую полоску, тренч Margiela, резиновые сапоги и тканево-соломенная шляпа-колокол, надвинутая по брови. Попрощавшись со мной, Гальяно и Роше отправляются с визитами в компании брюссельских гриффонов Джипси и Коко, резвящихся у их ног. И провожая их взглядом, я снова убеждаюсь: Гальяно здесь точно дома.