Вера Кричевская — о фильме о телеканале «Дождь» и выборе, который делает каждый из нас 

Люди, которые всю жизнь снимают документальное кино, смеются между собой: это магия. Никогда не знаешь, куда тебя приведет та или иная история. Ровно это произошло с фильмом Веры Кричевской о Наташе Синдеевой и ­телеканале «Дождь». Вера была уверена, что делает кино «о конце предприятия». В оптимистичном 2010-м она в качестве главного режиссера начинала канал вместе с Синдеевой и ее мужем Александром Винокуровым. Драматично уходила с него в вегетарианском апреле ­2011-го, после визита в студию президента Дмитрия Медведева. Немедленно примчалась помогать ему, когда «Дождь» в крымнашевском 2014-м выгнали с «Красного Октября».

«Кажется, впервые о фильме я задумалась летом 2019-го, — рассказывает мне сейчас Кричевская. — Я приехала в Москву из Лондона. Накануне ареста Ивана Голунова (по сфабрикованному делу о наркотиках. — Прим. Vogue) мы встретились с Наташей. Она была в несвойственном ей состоянии. Плохом. Неважно выглядела. Сказала: «Я не хочу больше ходить на работу». Потом случился Голунов. Двое или трое суток Синдеева не вылезала с работы. Она снова зажглась. «Дождь» топил со страшной силой, в редакцию приходила Галина Тимченко (основательница медиаресурса «Медуза», корреспондентом которого служил Иван Голунов. — Прим. Vogue). Наташа преобразилась от всего этого кошмара. Но все равно меня не покидало то ее «больше не хочу». Весь ­2019-й Наташа перио­дически повторяла: «Я не знаю. Больше все это невозможно по разным причинам». Журналист Анна Монгайт рассказывает в фильме Веры, что в какой-то момент Синдеева даже поставила редакции условие: «Если в ближайший год вы не сделаете меня счастливой, я все это на хрен закрою».

Пока редакция пыталась исполнить наказ, Вера уговорила Наташу снимать про «Дождь» кино: в мире не много вещей, способных помешать блистательной Синдеевой быть в центре внимания.

А 2 декабря 2019-го Наташа узнала, что у нее рак груди. 3 декабря она провела с сотрудниками давно запланированную семичасовую стратегическую сессию, на которой в очередной раз решали, как нам обустроить «Дождь» и что делать с его бизнес-моделью. Команда Кричевской все это снимала. В перерыве Синдеева неожиданно отвела оператора в сторону и записала для Веры, которая была в Лондоне, видео­обращение о своей болезни. С того момента и до самой операции в Университетской клинике Фрайбурга они не разговаривали, Кричевская лишь перепи­сывалась с Винокуровым. «В какой-то момент 
он написал, что они только что были на консультации. «Ну и как?» — спрашиваю. «Я лучше тебе скажу, на каких словах я вышел из кабинета, а ты сама реши как. Наташа долго интересовалась у врача, можно ли одновременно с опера­цией сделать пластику груди». Это был такой выдох! В общем, я сказала Саше: «Теперь Синдеева канал точно не закроет. Она ведь Девушка На­оборот. Теперь вы будете терпеть это много лет».

К весне 2021-го фильм, который назвали ­F@ck this job, был почти закончен, но вышел слишком длинным. Кричевская ломала голову, где бы ей найти правильного «киллера» — так документалисты называют людей, которые без присущего авторам сожаления отрезают лишнее. Тем более что кино предполагалось заявить на несколько летних европейских фестивалей (Кричевская с самого начала ­делала продукт в первую очередь для западного зрителя). И тут в апреле F@ck this job раз — и показали на закрытии московского Artdocfest Виталия Манского. Там же, к слову, четыре года назад столице представляли еще один Верин фильм, сделанный вместе с ведущим «Дождя», бывшим главным редактором русского Newsweek Михаилом Фишманом, — «Слишком свободный человек» о Борисе Немцове. Показывать свою новую работу в Москве Кричевская не хотела: фильм сыроват, плюс есть риск испортить прокатную судьбу. Но Манский настаивал, а западные продюсеры Кричевской неожиданно его поддержали: «Для тебя это отличная возможность обкатать кино». К тому же показ в стране производства конкурсного фильма до премьеры на самом фестивале многие зарубежные смотры не запрещают.

«Наверное, по тем отзывам, которые я получила, можно сказать, что это успех, — рассказывает Вера. — Но назвать это успехом неправильно — в зале была самая лояльная аудитория из возможных, эдакий междусобойчик».

Мы беседуем с ней в раппопортовской «Белуге» с видом на невегетарианский Кремль ­2021-го и ковыряем котлеты из судака с вареной картошкой в сливочном масле. На Кричевской черное платье в горох с пышными рукавами-фонариками. Непокорные рыжие волосы забраны наверх. Губы чуть подведены. На хрупкой коже проступают нежные сосуды. В ее образе нет ни намека на сложносочиненность, но кадр выстроен безупречно — была бы я режиссером-документалистом, немедленно схватилась бы за камеру, а не за судака.

Важнее всего для Веры было то, как примет фильм главная героиня. Нет, Синдеева, конечно, догадывалась, что главный зал «Октября» увидит, как она, голая, залезает в аппарат радио­облучения и что одна грудь у нее значительно меньше другой и вся в швах. «Хотя, зная Наташу, можно было предположить, что голая грудь беспокоит ее меньше всего на свете», — смеется Вера. Дело не в том, насколько документальным получился фильм. А в том, что он в принципе остался документальным. Время от времени я рассказываю в своих текстах, как непросто бывает упросить героя минимизировать правки, не вычеркивать подробности биографии, о которых он нашел смелость рассказать под диктофон, а теперь, видя на экране «Ворда», стремится вырубить топором. Кричевской повезло: впервые в ее профессиональной биографии герой кино не попросил посмотреть, что там вышло, хоть одним глазком. «Наташа вообще не знала, про что фильм, — говорит Вера. — Я почему-то думала, что она мне многое не простит и с этим придется смириться. А если простит, то выйдет на сцену и начнет танцевать (во время реабилитации после операции Синдеева увлеклась танго. — Прим. Vogue). Но она была очень молчалива. На всех фотографиях с премьеры — их штук тридцать — закрывает лицо, смотрит в пол. В обычной жизни Наташа любит занимать собой все пространство сцены. А тут ей явно хотелось спрятаться». Не ясно только, за кого — Винокуров на премьеру не пришел.

Из кинотеатра поехали к Вере домой. Кто был, она уже плохо помнит, хотя сама выпила всего бокал вина. Зато помнит, сколько пустых бутылок вынесла из квартиры наутро — сорок восемь. Шквал сообщений настиг ее спустя день — видимо, лояльной аудитории потребовалось время на осмысление. «Каждый считал, что это фильм про него, — рассказывал мне потом один из героев F@ck this job. — Каждый находил собственную краску».

Так про что все-таки фильм, спрашиваю я у Веры. Про Россию, на которую в конце нулевых хотелось смотреть с оптимизмом, и про то, как розовые очки постепенно становились кро­ваво-красными? «Это фильм про взросление разных людей, Наташино, мое, — объясняет Вера. — И страны — не взросление даже, а... назовем это словом development («развитие». — Прим. Vogue). Про выбор, который каждый из нас совершил. Или не совершил. Больше всего, кстати, после премьеры мне пришло сообщений про
то, что «я тогда-то его не совершил», и эта реакция снесла меня с ног. А еще, знаете, я последние шесть лет жила за границей, понимая, как мы, Россия, выглядим в глазах остального мира. И одна из моих задач — показать, что мы не чудовища. Да мы, елки-палки, лучше многих из вас с точки зрения стержня, ценности, крепости!»

История Синдеевой идеально подходила под эти задачи. Фильм Веры начинается с того, что зажигательная молодая брюнетка из города Мичуринска Тамбовской области несется по Москве на ярко-розовом Porsche Cayenne. Свадьба в петергофском Большом дворце. Жених — банкир из «КИТ Финанс». Один из самых стильных рублевских домов (шампанское с земляникой — главное Верино воспоминание о том доме). А в финале Девочка Наоборот, выстояв назло всем, улыбаясь, едет по Бульварному кольцу на велосипеде.

Интересуюсь, откуда столько архивной хроники. Впечатление такое, что «Дождь» только и делал, что сам себя снимал. «Да, Синдеева с первого дня, еще когда никакого телеканала не было, хотела все снимать, — улыбается Вера. — Вообще на «Дожде» есть такая болезнь — чудовищный нарциссизм. Причем это все было еще до эпохи селфи. Я установила Наташе камеру, и она записывала изо дня в день, что у нас происходило: «Сегодня к нам пришел в гости тот-то». Я этого терпеть не могла и находилась из-за этого с командой в перманентном конфликте. Зато теперь мне как режиссеру очень хорошо».

Когда-то Кричевская называла себя «человеком прямого эфира». Девочка из хорошей ленинградской ­семьи, выпускница гимназии при Русском музее, она успела поработать режиссером и креативным продюсером на всех больших каналах — сначала в Петербурге, потом в Москве, на НТВ золотого века, на ВГТРК. После ухода с «Дождя» три года была продюсером канала «24 Док», постепенно двигаясь в сторону документалистики. В 2018-м сняла фильм «Дело Собчака», который показали на закрытии «Кинотавра» и в русском павильоне Канн. В этой картине о первом ­мэре Санкт-Петербурга в числе прочих вспоминал Владимир Путин. Сценарий Кричевская писала вместе с Ксенией ­Собчак.

Тем более странным кажется отсутствие Ксении Анатольевны в фильме о «Дожде»: оставляя за скобками то, что Ксения Анатольевна в принципе присутствует везде, необходимо признать, что она все же отдала каналу немало лет своей творческой биографии. Вера ни на секунду не меняется в лице. «Понимаете, мое кино построено на архивах. Ксения никогда не принимала участия ни в каких корпоративных сходках. Не занималась переездом компании, не участвовала в тайных совещаниях. Я здесь абсолютно чиста. Тем более я работала не одна. Сначала — с одним очень мощным редактором. Заканчивали фильм мы с человеком, у которого в этом году были две номинации на «Оскар». Для этих людей все равны. Они не знают, каков бэкграунд того или иного человека. У них есть материалы. Плюс мы бесконечно что-то фильтровали из-за хронометража. Наверняка многие из числа тех, кто не попал в финальную версию, обиделись. Но мне никто про это не сказал». «Ксения вам не звонила?» — изумляюсь я. «Я же с ней не общаюсь, поэтому ничего про это не знаю».

Ни один из людей, с которыми я беседовала о Вере, не сказал, что у нее простой характер. Кричевская сложная, страстная, непокорная — так мне ее описывали. «Вера — человек яркий, — рассуждает ее подруга сначала по Санкт-Петербургу, а ­теперь и по Лондону Карина Добротворская. — Огненная грива, огненные идеи, огненный характер. И мир она видит ярким и драматичным. Иногда кажется, что даже слишком драматичным — все трагедии и радости нашего мира переживаются ею как свои, личные. При Верином уровне эмпатии это, конечно, невероятно эмоционально затратно. Но зато так интереснее — ей никогда не бывает скучно, и с ней не бывает скучно. Когда столько вкладываешь в переживания и проживания, тебе многое возвращается — в дружбе, в отношениях с детьми, в творчестве. Даже в цветах, которые она выбирает и аранжирует, как профессиональный флорист. Или, точнее, как сценограф, потому что Верин мир еще и немного театр. Очень красивый театр».

За кулисами этого театра трудится сильнейшая международная коман­да. Майк Лернер, британский продюсер, лауреат фестиваля независимого кино «Сандэнс», номинант на «Оскар» и «Эмми» («Он по ­какой-то причине очень любит эту часть планеты — у него штук пять фильмов, связанных с Россией и Украиной», — рассказывает Вера). Джесс Серч — глава британской Doc Society, авторитетной организации, цель которой — сохранить независимое ­кино, найти деньги, гранты, что угодно, чтобы продюсеры оставили режиссеров в покое.

Тем самым киллером, которого искала Вера, стал дважды номинант на «Оскар-2021» Джордж Крэг. «Он editor. У этой кинематографической профессии нет эквивалентного перевода на русский: editor и не редактор, и не монтажер, — рассказывает Кричевская. — Ты вместе с ним сидишь и складываешь драматургию — в отличие от редактора, он все может сделать своими руками. Это специальная профессия, очень высокооплачиваемая». Вообще-то Джордж был занят до 2024 года. Но, посмотрев Верин материал, оторвался от своих проектов на целых шесть недель.

Любопытствую, за чей счет этот банкет. «Не уверена, что до конца могу про это говорить, — отвечает Кричевская. — Бюджет до сих пор не закрыт. Не выплачены зарплаты мне, продюсерам — все это делается, когда уже решена прокатная судьба картины. Первые полгода я снимала на свои, потом деньги искали продюсеры. Сейчас кто-то из знакомых пишет: «Не надо ли тебе помочь закрыть бюджет?» Так вот я не могу взять русские деньги ни при каких условиях. В минус уйти могу, но принять русские деньги, делая кино про Россию, — нет. Или, предположим, американские, но каким-то образом связанные с нами — тоже нет. Это deadlock, конец проекта. Такого фильма не будет ни на каком приличном западном телеканале».

Участие в проекте зарубежных профессионалов повлияло на финальный монтаж. Им, конечно, виднее, что работает для западного зрителя, а что нет, что понятно про Россию, а что не очень. Вот, например, момент, когда Владимир Путин дает комментарий корреспонденту «Дождя» Антону Желнову в ­2014-м. В тот год канал
провел опрос зрителей на тему блокады Ленинграда — скандал вышел такой, что транслировать его передачи отказались все ведущие операторы телесетей. Так вот в той сцене президент говорит, что «Дождь» — канал с хорошим молодым коллективом, но допустил ошибки, оскорбившие большое количество наших граждан. Дальше — склейка, после которой editor в общем-то может поставить какой угодно кадр, в зависимости от того, какая у него в голове складывается драматургия. Зарубежные профессионалы пришли в восторг от крупного плана Путина, теребящего свои часы, — если исходить из любимой Голливудом системы Михаила Чехова, это, вероятно, намек на то, что времени у «Дождя» осталось немного. Тут Кричевская костьми легла, но настояла на своем варианте: «Добродеев, Песков и Эрнст с большим удивлением и напряжением слушают, что Путин говорит. Конечно, западная ­аудитория их не идентифицирует — какие-то немолодые мужчины сидят с вытянутыми лицами. Но на премьере в Москве аплодисменты были именно в этом самом месте».

Рискну предположить, что некоторую свободу говорить на сложные темы Вере дает ее место жительства — Лондон, куда она пере­ехала в 2014-м. И поддержка бывшего мужа Алексея Резниковича (теперь уже экс-управляющего телекоммуникационными активами компании LetterOne, основанной Михаилом Фридманом и другими акционерами «Альфа-Групп»). «Сложно сказать, — комментирует Кричевская. — Я всегда была чиста и открыта в соцсетях и везде. Никогда не скрывала, что помогала во время избирательной кампании Навальному, снимала для него ролики. У меня нет никакого скачка в биографии. Другое дело, что изменились условия: тогда они были одни, сейчас — другие. Но я все так же приезжаю в Россию. И все так же говорю что думаю».

Тогда почему она ушла с «Дождя», причем в его лучшие годы, когда и речи ни о какой блокаде канала не было — наоборот, даже президент в эфир приходил, хоть и Медведев. Спрашиваю о ее личном выборе. «Уйти для меня было тяжелым шагом. Никто не знает, насколько тяжелым, я никому не рассказывала. Я перестала ходить на работу как раз тогда, когда стало понятно, что Медведев придет на канал (Синдееву после этого обвинили в том, что она идет на компромисс с властью. — Прим. Vogue). Но ушла я уже после того, как он пришел. Я все те годы работала с утра до ночи. Реально не помню, как росли мои дети (у Веры двое сыновей — пят­на­дцати и восем­на­дцати лет. — Прим. Vogue). У меня ужасно болел желудок — потом выяснилось, что это была язва, но, разумеется, все это время мне было некогда сделать гастроскопию. И вот в тот день, когда Медведев должен был прийти к нам в гости, я ее себе назначила — чтобы под наркозом проспать этот момент. Я помню, как проснулась после процедуры. В палате напротив меня висел выключенный телевизор. Я переводила взгляд то на него, то на часы: интересно, Медведев еще там или уже ушел? Но так и не включила. Вы понимаете масштаб боли от этого прихода? Назначить наркоз, потому что я знала, что человек я слабый, не справлюсь, рука сама потянется к пульту, а значит, лучше решить это хирургически. До сих пор не знаю, правильно ли тогда было уйти с «Дождя». Но это случилось».

О чем она хочет снимать дальше, Кричевская пока не решила. Но это точно будет не кино о России. «Во-первых, для такого кино нет рынка, оно не приносит денег. Я обошла огромное 
количество продюсеров, прежде чем нашла команду для F@ck this job. Один из них, уважаемый человек по имени Джон Батсек, посмотрев материалы, смешно сказал: «Если у тебя будет что-то такое про Бруклин, сразу мне позвони». Он тогда как раз закончил фильм о Ходорковском и сказал мне: «Россия? Never ever («никогда больше». — Прим. Vogue)». А во-вторых, мне важно, чтобы фильм мог дать энергию, надежду, зажечь. В случае с Синдеевой так и вышло. Но в целом я не вижу возможности рассказывать о том, что сегодня происходит в России, с положительным взглядом».

Благо зажигательных сюжетов и на глобальном уровне не счесть. Кричевскую, например, волнует тема женской зрелости. На Западе, как ей (и мне) представляется, к морщинам относятся толерантнее, чем у нас. «Понимаете, мне сорок шесть. Я уже вступила в такой возраст, когда все по-другому. Когда ничего в себя уже не вколоть, потому что все это работает полтора дня. Но здесь ты понимаешь, насколько это неважно, насколько больше радости в другом. Сейчас люди стали жить дольше, а значит, у них больше новых семей, новых отношений».

У самой Веры в Лондоне был долгий роман с иностранцем, который постепенно перерос в дружбу. «Вообще, именно дружба — главная семейная скрепа, — считает она. — Не ­какие-то любовные романы. Если вы не едино­мышленники, особенно в нынешнем мире, где люди разделены и перестали друг друга слышать, ничего не получится. Нужны дружба, глубокое понимание друг друга и общие ценности».

На самом деле в фильме F@ck this job есть еще одна линия, которая при определенном угле зрения становится главной: линия семьи, Наташа и Саша. «Так случилось, что они нашли новую формулу выживания для своего дела, для «Дождя», — комментирует Вера. — По крайней мере сейчас. Они были очень счастливой парой. Большая любовь, сказка — от них било током. Но вот в только что созданную семью попадает метеорит — телеканал «Дождь». Я прямо спрашиваю Сашу в фильме: «Дождь» украл у тебя Наташу?» Для меня эта линия — самая яркая и самая горькая. Удар, который они получили от государственной машины, может разрушить даже такую большую любовь. Тяжесть испытаний, выбор, который они вместе совершали и совершают, привели их в сегодняшнюю точку. Они открыто говорят о том, как их «перепахало», и о том, что они ни о чем не жалеют».

В фильме Вера оставляет Наташу и Сашу перед, возможно, самым ­сложным вызовом — как обрести новых себя друг для друга? Возможно ли это вообще? Хотя, как мы с вами помним, даже снимая документальное кино, никогда нельзя угадать финал.

Фото: Игорь Павлов; архив Vogue. Стиль: Юлия Варавкина. Прическа и макияж: Фариза Родригес/Li-Ne. Ассистент фотографа: Дмитрий Суворов/Bold. Ассистент стилиста: Ксения Ефремова. Продюсер: Данил Белобрага. Ассистент продюсера: Анастасия Певунова.