С улицы этот дом — воплощение парижского шика в стиле барона Османа. Он стоит в центре одного из самых знаменитых городских кварталов — на площади Альма, а фасад выходит на Сену. Но стоит подняться на несколько этажей и ступить на порог квартиры стилиста журнала Self Service Сабрины Маршалл, как атмосфера больших бульваров позапрошлого века рассеивается, как дым над островом Святого Людовика. Вы — в передовом мире современного искусства, и стоящая перед вами американка — его жрица. Но сначала вам предстоит испытать шок от знакомства со статуей писающего медведя. Да-да, на лестничной площадке у Маршалл писает медведь, причем стоя, по-человечески. Из зеленой бутылки на его причинное место капает белая краска, голова повернута, словно в приветствии. А вместо затылка у него писсуар. «Дети из нашего дома его обожают», — смеется Маршалл. Высота косолапого — больше двух метров. Его создал в 2005 году Ричард Джексон. Сабрина объясняет, что писсуар он позаимствовал у Марселя Дюшана, а капающая белая краска — отсыл к Джексону Поллоку. Одним словом, это не похабная шутка, а аллегория на тему модернистского искусства.
Часть триптиха из обложек рок-группы Nirvana американского фотохудожника Слейтера Брэдли. На Сабрине: топ, брюки, туфли, все Céline.
Окна гостиной Маршалл выходят на Эйфелеву башню — вид отсюда, как на почтовой открытке. Но внутри еще интереснее. Белые стены, глубокий диван, кресло от Марка Ньюсона, но главное — то, что на стенах. Ячеистый квадрат из черной пены с металлическими шариками — работа Мишеля Франсуа — разместился между сияющей неоном инсталляцией Мири Сегал, посвященной израильско-палестинскому конфликту, и огромным овальным триптихом Слейтера Брэдли из обложек альбомов «Нирваны». На противоположной стене — любимая картина Маршалл, из серии «День сегодняшний» Он Кавары — «26 мая 1994». «Это напоминание о том, что время творит сам человек, и нет такой даты, которая была бы важнее других», — объясняет хозяйка дома.
На стенах в гостиной «Черный квадрат» Мишеля Франсуа, 2010, триптих из обложек рок-группы Nirvana и картина «Гегемония 5» Майкла Уилкинсона. В центре гостиной — кресло работы Марка Ньюсона.
В другом углу — массивная силиконовая скульптура Пола Маккарти «Презерватив» (2003): согласитесь, на нее нельзя не обратить внимания. «Маккарти — из тех художников, на которых я выросла», — с улыбкой замечает Маршалл. Вторая ее любимая картина висит в библиотеке — это «Органический порядок» (2007) Джона Балдессари. «У этого художника тоже отличное чувство юмора. Когда я смотрю на эту работу, я вижу в зеркале саму себя. Я пытаюсь вести здоровый образ жизни, правильно питаюсь, покупаю все органическое. Хотя в глубине души знаю, что органика здесь совершенно ни при чем — все дело в контроле над собой».
Маршалл родилась и выросла в Лос-Анджелесе. Сегодня на ней джинсы, рубашка в полоску и коричневые мокасины — хоть сейчас на рекламный плакат Ralph Lauren. На руке — двойное золотое кольцо на шарнире Repossi; еще одно Thakoon — жемчужины на золотой нитке. В ее стиле, как и в произведениях искусства вокруг нее, очень остро ощущается дух Америки, а вот ее эмоциональность и восприимчивость — абсолютно французские.
Картины американского художника Раймонда Петтибона.
Неудивительно: мать Маршалл родилась во Франции в семье известных коллекционеров Нюбауэр. В конце восьмидесятых она вышла замуж за кинопродюсера-американца. «Для моей матери искусство — это вся ее жизнь, — говорит Маршалл. — Переезд из Франции в Лос-Анджелес стал для нее культурным шоком. Она чувствовала себя страшно одинокой, и искусство стало для нее единственным собеседником».
«В Лос-Анджелесе все в порядке с кино, но не с остальной культурой, — продолжает хозяйка дома. — Поэтому меня все считали странной. Конечно, пока ровесники развлекались в Диснейленде, мама водила меня по музеям и арт-галереям. И не могу сказать, что мне это не нравилось». Как-то подружки Сабрины пришли к ней в гости и стали говорить, что женщины на фотографиях Нан Голдин, развешанных в ее комнате, «такие сексуальные». Маршалл не преминула ответить им саркастическим тоном, что на фото не женщины, а трансвеститы.
В гостиной — работа Стефана Брюггеманна «Падение», 2008.
Лето она проводила в Париже у бабушки с дедушкой, целыми днями рассматривала бабушкиного Баския и училась видеть в нем нечто свое. «Я — дитя Парижа», — говорит она, хотя в полной мере принять современное искусство этот город сумел только годы спустя.
С чем в Париже все было в порядке в середине девяностых — это с модой. «Я сформировалась как личность в эпоху, когда Том Форд возрождал Gucci, — говорит Маршалл. — Я была просто помешана на Gucci и Prada. И на Versace тоже». Она не пропускала ни одного выпуска Vogue и The Face, девчонкой ходила в магазин Miu Miu. Бабушка купила ей первую в ее жизни нейлоновую сумку Prada. («Она у меня до сих пор цела».) Но по-настоящему ее вкус сформировался под влиянием Gucci — длинные прямые светлые волосы, smoky eyes, расстегнутые рубашки, узкий силуэт.
В коридоре (на фото слева) — Инсталляция из пустых картонных коробок мексиканского художника Хосе Давида. На Сабрине: жакет и блузка, все Céline; джинсы, Levi’s.
«Я не могла жить без искусства, но согласитесь, сложно соперничать в любви к чему-то с собственной матерью, — ухмыляется Маршалл. — Поэтому к подростковому возрасту я решила: буду заниматься модой». Окончив в Америке университет, она вернулась в Париж и поступила в международную школу дизайна Parsons. Параллельно работала ассистентом стилиста на фотосъемках для разных журналов. «Мне нравился сам процесс: отобрать вещи, составить образ, придумать сюжет, подобрать команду, — говорит она. — Реализовать задуманное, получить красивые кадры, увидеть их напечатанными в журнале — что может быть лучше? Это просто счастье!» Сабрина вспоминает, как впервые работала со своим любимым стилистом, легендарным Джо Маккенной. «Я всегда с ума сходила от его работ. Его стиль — это потрясающе. Он мог такое сделать всего лишь с курткой и футболкой! Минимализм и при этом невиданная сила — вот его фирменное сочетание!»
На стене в столовой картина Майкла Уилкинсона «Гегемония 4», 2010.
Сейчас она сотрудничает с выходящим раз в полгода модным журналом Self Service, который издает парижская галерея Тадеуша Ропака. «Искусство — это часть моего мира, я всегда хотела найти золотую середину, — говорит Маршалл. — И вот я ее нашла». И в моде, и в искусстве Маршалл больше всего ценит возможность отыскать нечто уникальное — то, что придаст особый характер и гардеробу, и дому». Сейчас, когда Маршалл отделывает квартиру, она с упоением обследует парижские блошиные рынки в поисках вещей пятидесятых годов. А в моде больше всего увлечена сочетанием мужественности и женственности — как у Лорен Хаттон и Анжелики Хьюстон.
Разумеется, ей нравится то, что делает Ханна Макгиббон для Chloé, и она признается, что, как и все, без ума от Céline. «Это минимализм — но такой женственный! Я с удовольствием ношу все вещи Фиби Фило, которые у меня есть». По мнению Сабрины, мода переживает сейчас переходный период: хотя большинство событий происходит в Нью-Йорке и Лондоне (особенно ей нравятся Erdem и Meadham Kirchhoff), на авансцену уже выходит новое поколение парижских дизайнеров — таких как Гийом Анри из Carven и Эстебан Кортазар, тот самый, что два сезона назад работал на Ungaro.
В библиотеке висит «Органический порядок» Джона Балдессари, 2007.
Хозяйка дома показывает нам свое последнее приобретение: не имеющую названия работу мексиканского художника Хосе Давида. Пустые картонные коробки закреплены на стене, как полки. «Из дешевых предметов он создал объект, который стоил бы состояние, если бы на нем стояла подпись... ну, например, Дональда Джадда, — смеется Сабрина. — Отсюда вывод: дорогой или дешевый у вас материал, никому не интересно. Интересен результат». Сам Джо Маккенна не мог бы сформулировать ее кредо точнее.
Фото: Simon Upton. Стиль: Sarah Smiley. Прически: Tie Toyama/Calliste. Макияж: Marie Duhart/L’atelier. Продюсер: Елена Серова.
Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.