Шелковое платье, Max Mara; колготки, Calzedonia
Само имя ее — Авдотья — отлично пошло бы в пару к Аввакуму, заключена в этом имени какая-то непокорность. Я знаю больших мужчин, которые сразу теряются рядом с ней. И я видел других больших мужчин, которые, чтобы не потеряться, включают «гусара». (Дуня может пожать плечами в ответ — и вот уже нет гусара, он упал в мокрую воду, и его роскошные трико предательски прилипли к телу).
Она умеет себя преподнести, отличный полемист и собеседник, с въедливым умом и совершенно неженским чувством юмора, зато с замечательной женской способностью разговаривать вообще не о себе, а только о другом человеке или собственно по теме. (Не знаю, заметили вы или нет, но мужчины, как правило, говорят только о себе — даже в тех случаях, когда речь идет совсем не о них.) Но ее «Школа злословия» в разговоре о Смирновой все равно самое не важное и даже, пожалуй, случайное.
Тогда что важное? Быть может, собственно ее человеческий характер — насколько он, конечно, известен и понятен мне. Смирнова как никто другой требовательна и честна в дружбе. Но и она же, парадокс, может простить такое, что в силах простить только самая родная сестра или мать.
Смирнова не пытается понравиться всем. Она даже не стремится понравиться многим. Она не суетлива, как большинство людей, что называется, «искусства». У нее вообще какие-то проблемы с честолюбием — я не видел в Дунином доме ни дисков с ее фильмами, ни ее книг, ни памятных фотографий из каких-нибудь там Канн.
Я совершенно не знаю, читает ли она хоть хвалебную, хоть разносную критику на свои фильмы и тексты. За несколько лет нашего общения мы об этом не говорили ни разу. Если я спрашивал — она отмахивалась. «Надо уметь быть высокомерным», — сказала Смирнова как-то. Понимать «высокомерие» в ее случае стоит почти буквально. Смирнова умеет «высоко мерить» — ей не нужно привставать на цыпочки, чтоб рассмотреть что-либо, — она и так сразу все видит. У нее все в порядке с иерархиями — Смирнова в курсе, что выше ее и что ниже. Она на своем месте.
За всю жизнь я только однажды был свидетелем того, как целый зрительный зал по окончании кинокартины поднялся, постоял несколько мгновений — и вдруг начал, не жалея рук, аплодировать экрану, где шли титры. Это не было премьерным показом, в зале не сидели авторы фильма — это был обычный кинотеатр в Нижнем Новгороде; среди прочих зрителей находились и мы с женой. Мы тоже поднялись — и тоже аплодировали; побуждение это было почти необъяснимым — но всем нам одновременно показалось, что молча выйти из зала будет нечестным.
Это был фильм «Дневник его жены» — о Бунине, по сценарию Смирновой. Главную роль, к слову говоря, там играл ее отец, Андрей Смирнов. Наверное, имеет значение и то, что ее отец, мало того что давно является культовым режиссером, хоть и снимающим по одному фильму в десять лет, совсем неожиданно, будучи уже зрелым человеком, вдруг заявил себя как великолепный актер.
Мы недавно разговаривали с одним хорошим человеком из мира кино, он сказал, что Андрей Смирнов уверенно занял место главного российского актера, которому сама природа его мастерства не дает возможности совершать ошибки и делать что-либо плохо. «Олега Янковского нет, — сказал этот режиссер, — зато Смирнов снимается все больше, это обнадеживает, это задает планку, без которой нельзя».
Шелковое платье, Ana Salazar; колготки, Calzedonia; замшевые босоножки, Gianvito Rossi
Еще у Смирновой замечательно красивый сын, отличный парень, прекрасно организованный и физически, и интеллектуально — футболист-профи, участник европейских турниров, прочитавший к своим двадцати книг больше, чем иные мои собратья-писатели; чудо, а не сын. И реально — античной какой-то красоты, на него с первых взглядов насмерть западают давно забалованные всякие там мисс России. Это важно — то, что у Дуни такой сын, или совсем нет?
Наверное, да, — потому что мы видим: пространство вокруг нее организовано самым нужным образом. Вот отец, вот сын; с ней дружат самые достойные люди этой страны и крайне ценят эту дружбу; если нужна музыка к фильму Смирновой, то напишет ее, естественно, БГ, да и вообще я случайно знаю, кто, например, просит Дуню о роли в ее новом фильме, а кто может позвонить ей в полночь — в обоснованной надежде услышать самый важный совет.
Дуня — человек высокого качества. Представления не имею, что там у нее с генеалогией, но это, безусловно, белая кость, даже если все смирновские предки были натуральным пролетариатом. Белая кость — и отсюда ее повадки (хотя в данном случае уместней сказать манеры), и ее обостренная человеческая гордость, и вполне себе неженская смелость, порой кому‑то кажущаяся чуть ли не наглостью или безбашенностью. Вы смотрели смирновскую экранизацию «Отцов и детей»? Это не только самая вкусная киноработа, увиденная мной за последние годы, но и картина, где дворянская жизнь показана с каким-то органическим, внутренним знанием.
Режиссерская ипостась Авдотьи Смирновой, пусть и самая важная на сегодня, далеко ведь не единственная. Ее, насколько знаю, буквально упросили собрать разнородную эссеистику в книжку «С мороза» — найдите, если не читали, и сразу поймете, что она могла бы стать дельным литературным критиком, а могла бы — отличным эссеистом.
А еще я читал прозу Смирновой — ее публиковали в каких-то питерских альманахах. Я совершенно не заметил, как там, в этих рассказах, обстоят дела с архитектурой и словесной походкой — по-моему, все было в порядке, — зато я помню, что к финалу каждого рассказа у меня разгонялось сердце и леденели пальцы. Насколько я могу судить, Смирнова именно так чувствует жизнь — как будто холод и жар мира полноценно отражаются в ней самой. Представления не имею, как ей живется на таких температурах.
Мы познакомились с ней на съемках программы «Школа злословия», обменялись телефонами, через полчаса Дуня написала эсэмэску, что пора уже встречаться и дружиться. С тех пор дружимся.
Как всякому представителю мужского пола, мне сложно просто оценить человека — в этой оценке я неизбежно должен присутствовать сам. Так вот, быть может, я совершил в последние годы несколько глупых поступков, но если б не было Смирновой — их было бы куда больше. Я сроду не спрашивал у нее никаких советов, но само знание о том, что мои закидоны и выходки могут стать известны Авдотье Смирновой, заставляет относиться к себе трезвее и внимательнее.
Мы однажды отдыхали все вместе — с моими детьми — в каком- то большом и незнакомом кафе. Я почему-то запомнил, как мои совсем еще маленькие чада — лет тогда около четырех и пяти соответственно, — решив исследовать окружающие ландшафты, уверенно отправились за помощью к Дуне, которую видели первый раз в жизни и знали часа полтора как.
Когда они в тот вечер разговорчивой такой троицей куда-то убрели, мне было спокойно за них настолько, насколько это возможно.
Авдотья — надежный человек. Мой друг.
Фото: Morgan Norman
Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.