Марина Абрамович в помещении заброшенной школы тенниса в Хадсоне, где вскоре разместится
ее фонд по сохранению искусства перформанса.
«Я страстная поклонница Рикардо Тиши. Его одежда не делает женщину вульгарной», — так Абрамович отвечает на мой комплимент, что ей очень идут готические рубашка и брюки из коллекции Givenchy прошлой осени — черные, ее любимого цвета. Мы встречаемся в Манчестере наутро после спектакля «Жизнь и смерть Марины Абрамович», где художница на театральной сцене играет свою собственную жизнь — от рождения до похорон.
В названии — никакого бахвальства: Абрамович настоящий классик современного искусства. Уроженка Белграда, прославившаяся в Амстердаме и почивающая в Нью-Йорке на лаврах «бабушки перформанса» с сорокалетним стажем. Со своим телом она всю жизнь творит то, что другие — с холстом, мрамором и глиной: режет, истязает, испытывает холодом и зноем, выставляет неприкрытым напоказ. В ее версии перформанс сохраняет свой классический вид — искусства, созданного не развлекать и срывать аплодисменты, а вызывать по‑настоящему острую реакцию. Провокация, неприглядность — разумеется, но то, что делает Абрамович, всегда говорит о достоинстве и внутренней красоте человека.
Во время одного из первых перформансов она облила пол бензином по кругу, легла внутрь и задохнулась бы парами, если бы зритель ее не спас, решив, что смерть уж точно не прописана в сценарии. В шоу 1975 года она лежала уже на глыбе льда и вырезала на животе лезвием звезду. В 1997‑м собственноручно вымыла и отскребла от гниющего мяса полторы тысячи коровьих костей (за этот проект, названный «Балканское барокко», Абрамович наградили «Золотым львом» на Венецианской биеннале). А однажды Марина прожила двенадцать дней в галерее, ничего не ела, зато спала, ходила в душ и туалет — все на глазах у зрителей. Даже равнодушные к таким формам искусства молодые модницы знают это «действо» — по сериалу «Секс в большом городе»: в воссозданной обстановке шоу Абрамович Кэрри встречает своего Русского — Барышникова.
Пока иные критики предрекают перформансу cмерть (будто бы все, что не переходит границу, отделяющую жизнь от смерти, художниками уже сделано), а ее соратники мигрируют в более респектабельные жанры вроде инсталляций или фотографии, Абрамович продолжает опыты над собственной жизнью. В прошлом году в нью-йоркском MoMA она представила свою ретроспективу «Художник здесь». Новая работа была лишь одна: Абрамович неподвижно сидела за столом, а зрители могли сесть тет-а-тет и смотреть на нее столько, сколько им угодно. Психологи протоколировали реакцию сидевших напротив Марины людей, чтобы узнать, как происходит обмен энергией.
С 8 октября и до января будущего года «Художник здесь» гостит в московском Центре современной культуры «Гараж». Видеозапись «сидящего» перформанса из MoMА будет транслироваться на противоположные друг другу стены. А отобранные самой Абрамович и подготовленные ею сорок волонтеров из числа поклонников ее творчества (никаких художников, профессиональных актеров или моделей) будут ежедневно воссоздавать ее главные перформансы. «Я не хотела вновь делать то, что уже делала», — объясняет Абрамович концепцию проекта. «Художником здесь» «Гараж» завершит выставочную работу в Бахметьевском гараже, чтобы в 2012 году открыться в парке Горького. «Мне нравится бахметьевско-мельниковское здание, — продолжает Марина. — Когда я приезжаю в Москву и работаю в «Гараже», у меня ощущение, будто я вернулась домой, в коммунистическую Югославию». А как ей иной символизм — «Гараж» открывался ретроспективой Ильи Кабакова? «Конечно, мне нравится эта симметрия. Полный круг, начавшийся и замкнувшийся художниками эры коммунизма».
Спрашиваю, как она ухитрилась после десятилетий эксгибиционизма всех форм, за бронзой, которой ее покрывают искусствоведы и шоу-бизнес, остаться жизнерадостной, сентиментальной, даже юной?
В 2009 году Абрамович развелась с итальянским художником Паоло Каневари (об этом тоже был эпизод во вчерашнем представлении), с которым прожила двенадцать лет и который моложе ее на шестнадцать. «Сейчас мы не видимся. К концу года встретимся и посмотрим, сможет ли наша любовь выжить».
С главным мужчиной в своей судьбе, немецким художником Улаем, Марина жила и творила c 1976 по 1988 год — тоже двенадцать лет. После расставания Марина говорила: «Я чувствовала себя жирной, уродливой, нежеланной». Тогда она увеличила грудь до четвертого размера, отрастила волосы до плеч и с головой окунулась в шопинг. «Мне был нужен смех, гламур! Сейчас я бы не стала ложиться под нож, но тогда свою службу, психологическую, а не эстетическо-художественную, силикон сослужил». С Улаем они жили в фургоне, без гроша за душой, зато первой ее покупкой после разрыва стал костюм Yohji Yamamoto. В одежду Maison Martin Margiela и Comme des Garçons она влюбилась через пару дней, но так же — с первого взгляда.
Теперь каждые четыре года Марина делает процедуры по аппаратному омоложению Thermage. Может, время заняться носом — она как-то говорила, что с детства им недовольна? «Вы можете представить меня с маленьким носом? — хохочет Абрамович. — Смех, да и только». А потом рассказывает историю, как однажды, еще в Белграде, положила в карман фотографию Брижит Бардо и пошла разбивать себе нос. Расчет был на то, что, когда «скорая» привезет ее в травмопункт, она достанет из кармана фото и попросит хирурга сделать ей такой же нос, как у Брижит — чуть вздернутый. Но травмировать себя так и не решилась.
Когда мы закончим интервью, она соберет вещи и вернется в Нью‑ Йорк — до визита в Москву ей надо закончить переезд. «В старом доме слишком многое напоминает о Паоло. К тому же хочу себе жилище поменьше».
Не тянет ли ее на закате лет на родину, в Сербию? В соседней Черногории Марина уже выкупила завод по производству холодильников и хочет превратить его в центр искусства. «Какой закат?! В моей жизни только-только начинается третий акт. Самое интересное — впереди».
Фото: Jason Schmidt
Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.