Кожаное платье, украшенное стразами и металлом, Balmain; колье из белого золота с бриллиантами, Jacob & Co.; золотое колье, Jill Golden; золотые колье и кольца с ониксом и бриллиантами, все Bvlgari;
колье и кольца из золота и серебра, все Stephen Webster; золотое кольцо с бриллиантами, Pomellato
Balmain
«Представьте себе отель в Лас-Вегасе в конце шестидесятых: выцветшие обои, диван из белой кожи в лобби. И Элвис готовится к концерту!» — так двадцатишестилетний Оливье Рустен рассказывает о своей первой коллекции Balmain. Сам Оливье никогда не бывал в Вегасе, но на сравнении настаивает — мини-платье с растительным узором, украшенное множеством цепочек, бело-золотой кожаный жакет с бахромой из стекляруса и светлые джинсы с ажурными вставками: «Это Вегас моей мечты, Элвис времен расцвета, еще не толстый и не подсевший на таблетки, рокер, беснующийся на сцене под женский визг. Мои брючные костюмы — для девушек, которые не хотят надевать платье даже в торжественных случаях».
Кожаные топ и брюки, расшитые стразами, все Balmain; кожаные туфли, Christian Louboutin; колье из белого золота с бриллиантами, Jacob & Co.; колье, кольца и браслет из серебра и золота, все Stephen Webster;
Рустен в Balmain не новичок: запись о поступлении на должность помощника Кристофа Декарнена появилась в архиве компании в 2009 году. А это значит, что координаты бренда на модной карте ему хорошо известны. Декарнен сделал Balmain флагманом тучной докризисной эпохи: продырявленная тоннами заклепок и усыпанная стразами сексапильность по цене от пяти тысяч долларов за вещь пришлась по душе поп-звездам и it girls.
Приняв бразды правления из рук Декарнена, который в апреле прошлого года отправился на больничный с нервным срывом, Рустен не стал устраивать революцию. Для начала он тщательно изучил наследство Оскара де ла Ренты, который c 1993-го по 2002-й делал кутюрные коллекции Balmain, и, конечно, самого Пьера Бальмена, основателя марки, одевавшего герцогиню Виндзорскую и Гертруду Стайн. Глядя на Оливье, пришедшего на интервью в черных кожаных штанах и сапогах, украшенных серебряными бычьими головами («В этом сезоне я помешался на бахроме и быках!»), так не скажешь. Но первое впечатление обманчиво. «Кутюр — это безупречный крой и сложная отделка, что для меня очень важно».
Новая коллекция все так же сексуальна и эффектна. Дизайнер просто перешел в другую тональность, сменив минорный лад на мажорный: его вещи в белоголубой цветовой гамме, обильно украшенные золотой фурнитурой, лишены того декадентского надлома, который был свойственен творчеству Декарнена. С подачи Рустена в линейке Balmain появились черный смокинг, пара хлопковых брюк и футболки, которые будут недешевы, но все-таки станут доступны более широкому кругу покупательниц — тем, кого дизайнер ласково называет «девушками с улицы». «Вещи за десять тысяч долларов — мои любимые создания, но для меня было принципиально, чтобы у помпезных нарядов Balmain появились младшие сестренки».
У Оливье африканские корни. Его усыновила семья французов, он вырос в Бордо, поступил в Высшую школу искусств и технологии моды, но через полтора года бросил учебу и уехал в Рим в погоне за dolce vita. Приемным родителям такой поворот событий пришелся не по вкусу: «Они заявили мне: «Ты можешь больше» — с тех пор эта фраза стала моим девизом». В Италии, по его словам, он больше танцевал, чем работал, но нашел время отослать свое портфолио в Roberto Cavalli, где получил место помощника тогдашнего креативного дизайнера марки Петера Дундаса и уехал в Тоскану на пять лет.
Сегодня Рустен живет в Четвертом округе, ездит на работу на мотоцикле, часто засиживается в офисе допоздна. «Тут мы рисуем эскизы и поглощаем тонны фаст-фуда. Часто девушки продолжают жевать наггетсы прямо во время примерок. Я не против: их мнение для меня очень важно. Мне нравятся крой и пропорции, но я мужчина — понять, насколько им удобно в этих вещах, мне не дано. Поэтому я все время спрашиваю моделей, стали бы они носить их в жизни».
Он не спеша распаковывает посылку, только что доставленную в офис: внутри — настоящий костюм тореадора. «Видите, по линии плеча нет шва», — замечает Рустен, снимая с вешалки мини-платье из тисненой черно-белой кожи (теперь нам понятно, откуда он взял эту идею). И все-таки его главный кумир сейчас — Элвис. Дизайнер показывает жакет, декорированный плотной кружевной вязью, и начинает петь: «I’m all shook up!» Что значит «я потрясен». Королю рок-н-ролла такой подход наверняка понравился бы.
Chloé
В знаменитом среди парижских модников ресторане Market — шум и суета, свободных мест нет, сотни сотрудниц близлежащих офисов пришли на обед. Клэр Уэйт Келлер, сорокаоднолетняя англичанка и новый креативный директор Дома Chloé, встречает меня за угловым столиком — там, откуда виден весь зал. Невысокая хрупкая длинноволосая брюнетка с зоркими карими глазами, она начинает интервью с программного заявления: «Носить Chloé — значит быть шикарной. Выглядеть не как девочка, а как взрослая женщина». Клэр и сама так одета: винтажные бежевые джинсы, лодочки из крокодиловой кожи, белая блузка и кремовый жакет из весенне-летней коллекции.
Уэйт Келлер пришла на смену Ханне Макгиббон — тоже англичанке, стоявшей во главе Сhloé последние три года. Дела у марки, по всем признакам, шли неплохо, но требовалось закрепить успех. Или, как говорит сама Клэр, отвечая на мой первый вопрос, почему выбрали именно ее, — «правильно интерпретировать наследие». Но о каком наследии идет речь? Карла Лагерфельда, заведовавшего Chloé в семидесятых и начале девяностых? Мартины Ситбон, работавшей в Доме в середине восьмидесятых? Или о совсем недавней истории, когда им подряд руководили три британки, судьбы которых сначала переплелись во время учебы в колледже Сент-Мартинс, а потом — работы в Chloé: Стелла Маккартни, Фиби Фило и Ханна Макгиббон?
Напомним: именно возглавившая в 1997 году Chloé Стелла Маккартни увела бренд от царившего в то время в Париже образа буржуазной мадам, скованной тисками хороших манер и традиций. Стелла создала элегантную повседневную одежду для нового поколения женщин, которые носят футболки с принтом и деним, тем самым произведя революцию не только в Доме, но и в европейской моде в целом. В 2001 году на посту главного дизайнера Стеллу сменила ее подруга Фиби Фило. С ее приходом настроение стало более мягким и романтичным: на авансцену вышли кукольные платья с оборками, перехваченные шелковыми поясами, марлевые блузки, джинсовые сарафаны. В 2008 году эстафету подхватила заместительница Фило — Ханна Макгиббон. Она обратилась к эстетике семидесятых с их расклешенными брюками, струящимися тканями, юбками в пол, теплыми цветами.
Три девушки — одно настроение: критики назвали его «новой сдержанностью». Вооружившись девизом «минималистичный крой и дорогие материалы», Маккартни, Фило и Макгиббон создали красивый и практичный гардероб для самостоятельных, знающих себе цену женщин. Не для юных прожигательниц жизни, тратящих чужие деньги, а для таких, как они — работающих жен и матерей. Не удивительно, что такая идеология оказалась очень востребованной после того, как разразился кризис.
Шелковые блузка и юбка, все Chloé; замшевые туфли, Christian Louboutin; золотые серьги, кольцо и браслеты, все Cartier; золотая цепочка с подвеской, Bvlgari
Клэр эта философия тоже должна быть близка. Во всяком случае, в просторную квартиру в Шестнадцатом округе Парижа она переехала в июле вместе с мужем и детьми — девятилетними дочками-близнецами и полугодовалым сыном. «Когда я забеременела третьим ребенком, то решила отдохнуть от шестилетней работы в Pringle of Scotland и уволилась. Тут-то мне и поступило предложение из Chloé». Клэр согласилась не раздумывая: «Для каждого дизайнера возможность поработать в парижском Доме — это счастье. От такого, конечно же, не отказываются».
В послужном списке выпускницы трикотажного отделения лондонского Royal College of Art, помимо последнего места работы, также значатся служба в нью-йоркском офисе Ralph Lauren и в Gucci под руководством Тома Форда. «Эти дизайнеры научили меня разным, но одинаково ценным вещам: Ральф — относиться к дизайну одежды как к бизнесу, Том — все время генерировать идеи. В Нью-Йорке все поставлено на коммерческие рельсы: правила диктуют большие компании, которые зарабатывают миллионы. Лондон — идеальное место для модельера, потому что там царит свобода самовыражения и творчества. В Париже витает тот же свободолюбивый дух, но отношение к работе серьезнее: больше уважения к традициям, изысканности, утонченности».
Впервые веское слово в моде Клэр удалось сказать именно в Pringle: фирменные кашемировые пальто и клетчатые свитеры стали носить не только те, «кому за», но и молодые it girls или интеллектуалки вроде Тильды Суинтон. Типичный британский Дом с двухсотлетней историей и неспешным ритмом жизни стал показывать коллекции каждый сезон, расширил ассортимент, стал открывать новые магазины. «Им нужен был имидж образца двадцать первого века, и мы это сделали», — не скрывает гордости дизайнер.
По мнению критиков, первая коллекция Уэйт Келлер для Chloé не сильно отличается от тех, что делало трио ее предшественниц-англичанок. Платья миди и макси-юбки, шелковые блузки и шорты, лаконичные рубашки и жакеты, свободные широкие брюки натуральных цветов — белого, кремового, персикового, кирпичного. Любимые вещи Клэр — развевающиеся плиссированные платья, подпоясанные широкими ремнями («они для меня — символ движения»), сине-белая шелковая блузка и расклешенные белые брюки («такой наряд должен быть в гардеробе каждой девушки — он идеально подходит для будней»).
Шелковая блузка, кожаные юбка и туфли, все Chloé; замшевая сумка, Delvaux; фетровая шляпа, Patricia Underwood; золотые колье, серьги, кольца и браслеты, все Cartier;
золотые колье и кольцо с бриллиантами, все Bvlgari; золотая цепь с бриллиантами, Pomellato.
«Коллекция получилась многогранной: она легкая, нежная, но при этом в ней много «мужских» элементов», — продолжает Клэр, но имена предшественниц при этом предпочитает не называть: по ее словам, из наследия Дома ее больше всего воодушевили коллекции Лагерфельда семидесятых, с его юбками в складку и цветочными вышивками.
В этом году Дом празднует свое шестидесятилетие, и поэтому целый этаж семиэтажного офиса Chloé на авеню Персье переоборудовали для работы над архивами. Клэр ведет меня на экскурсию: вот эскизы основательницы Дома Габи Агьен, фотографии моделей в одежде Chloé 1960-1970 годов, сделанные Хельмутом Ньютоном, Ги Бурденом и Дэвидом Бейли. А вот святая святых — двести пятьдесят раритетных вещей, от золотистого костюма с расклешенной юбкой Габи Агьен и плиссированного макси с бахромой и бантом-воротником Карла Лагерфельда до жакета из зеленых пластиковых перьев Стеллы Маккартни и бежевого платья с геометрическим принтом Фиби Фило. Сейчас они развешаны там и здесь, а вскоре будут собраны на выставке, приуроченной к юбилею Дома. В них-то Клэр и искала вдохновение с середины лета — и результатом стала новая коллекция.
Коллекции Chloé времен Карла Лагерфельда, 1970-е, которыми вдохновлялась Уэйт Келлер
Как бы она сформулировала свое кредо в Chloé? «Женщины — существа сложные, и я буду отражать эту противоречивость. Чего только нет в нашем шкафу: и брюки, и платья, и нарядная одежда, и обычная. Поэтому Chloé выпускает и остромодные повседневные вещи — блейзеры, джинсы, офисные костюмы, и элегантные вечерние и коктейльные платья. К каким-то дизайнерам идут только за вечерними нарядами, а к нам обращаются в любой момент — потому что мы предлагаем все, что составляет гардероб современной девушки». Ее подход напоминает знаменитый афоризм Черчилля: «У Англии нет друзей и врагов, есть только интересы». Похоже, с интерпретацией наследия Chloé проблем не возникнет.
Paco Rabanne
В парижском ателье Paco Rabanne на стене висит сумка из потертых металлических звеньев. «Это та самая знаменитая сумка 1969 года, с которой не расставалась Брижит Бардо. Мы ее переиздали в этом году — правда, сделали легче и ярче», — говорит тридцатидевятилетний Маниш Арора. Энергичный сухопарый индус, одетый, как типичный европейский модник, в черный кардиган и бордовые бархатные брюки, — новый креативный директор Paco Rabanne. Он из тех людей, которые заполняют собой все пространство — громко говорит, быстро двигается, требует внимания. Результаты такой активности налицо: в сентябре в Париже впервые с 2006 года состоялся показ Paco Rabanne.
После того как сам Пако Рабанн — знаменитый авангардист шестидесятых, придумавший костюмы из металла и пластика для Джейн Фонды в фильме «Барбарелла», — отошел от дел в 1999 году, производство одежды пошло на спад, а потом и вовсе остановилось. На слуху марка оставалась благодаря духам — их компания уже четыре десятилетия выпускает успешно и без перебоев. А взять реванш в области одежды год назад отрядили предприимчивого Маниша Арора.
Выпускник Национального института модных технологий Нью-Дели, Арора — поборник яркости, избыточности и театральности в одежде. С 1997 года он выпускает собственные коллекции Manish Arora, одевает в украшенные броскими принтами платья замысловатых форм поп-звезд вроде Кэти Перри и Ники Минаж и пользуется покровительством авторитетного парижского байера Марии Луизы Пумайю. Экспериментировать с материалами индийский дизайнер любит так же, как и основатель Paco Rabanne. Более того, в его коллекциях не раз звучали металлические нотки.
Топ из органзы, расшитый блестками, и шерстяные брюки, все Paco Rabanne; серьги из белого золота с бриллиантами, Sotheby’s; серебряное кольцо с бриллиантами, Bvlgari
«Я, как и месье Рабанн, постоянно использую необычные ткани и делаю одежду очень тщательно — иногда трачу на одно платье двадцать дней, — рассказывает Маниш. — Когда мне предложили поработать с костюмами, которые я в детстве видел в фильме Роже Вадима, я даже шесть дней не спал — изучал, рисовал, придумывал. Cпрашивал себя, как заставить современных девушек такие вещи носить? И понял: из тяжелых и неповоротливых их нужно сделать легкими, удобными и подчеркивающими достоинства фигуры».
Для этого Маниш использовал новейшие технологии цифрового сканирования фигуры и лазерной обработки каждого отреза ткани. Что тоже очень в духе Пако Рабанна и шестидесятых — эпохи безграничной веры в научно-технический прогресс, победы разума над законами природы. И сексуальной революции — главное слово, которое произносили критики, увидев на подиуме приталенные мини-платья, блузки с острой линией плеча, комбинезоны и легинсы, выполненные из металлизированной органзы, пластиковых блесток и бумаги, — «сексуально». А это значит, что возрождение Paco Rabanne состоялось.
Джейн Фонда в фильме «Барбарелла», 1968; модель в платье из коллекции весна–лето 1966
«Посмотрите на это собранное вручную из пластиковых звеньев платье: во-первых, оно весит не больше пылинки, во-вторых, на нем есть вытачки и складки, которые делают фигуру красивой», — говорит Маниш. Дотрагиваюсь — и действительно, развешанные по ателье блузки, жакеты, платья, брюки — невесомые, воздушные, словно сшиты из шифона. Они вполне подходят для жизни не только в космическом корабле Барбареллы, где не действуют законы тяготения.
Добавьте сюда шляпы Филипа Трейси в форме летающей тарелки и туфли или ботильоны Николаса Кирквуда из металлизированной кожи — аксессуары, сделанные по заказу Маниша Арора, сами по себе способны украсить любой гардероб. А уж вместе с его платьями выглядят как первая коллекция Пако Рабанна 1960 года — космически.
John Galliano
«Я просто подхватил эстафетную палочку, — спокойно говорит пятидесятиоднолетний Билл Гейтен. — Мы же как бегуны на длинные дистанции». Прошлым летом концерн LVMH, который давно владеет маркой, назначил его на должность креативного директора. Англичанин, ровесник Джона Гальяно, он проработал бок о бок с опальным гением двадцать три года, был его близким другом и надежным помощником. Ради него семнадцать лет назад выпускник Bartlett School of Architecture бросил работу закройщиком в ателье, где обшивали дам из королевской семьи, и перебрался в Париж. Вместе с Гальяно Гейтен создавал марку John Galliano, поступал на работу в Givenchy, переходил в Dior. «Я отвечал за создание принтов и выкроек, я знаю ДНК марки до последней молекулы».
Шерстяное платье с шелковой брошью и соломенная шляпа, все John Galliano; платиновые серьги с бриллиантами, Graff
Байроновский романтизм и голливудская сексапильность, которые Гальяно все эти годы смешивал в экстравагантный коктейль, царили и на подиуме первого показа Гейтена в новой должности. «Мода для меня — волшебная сказка, героем которой мне посчастливилось стать. На долгом пути меня подстерегало множество трудностей и приключений, но я всегда был к ним готов. И вот дождался своего звездного часа».
Шелковое платье, John Galliano; платиновые серьги с бриллиантами, Graff; кольцо из белого золота с бриллиантами, Van Cleef & Arpels
Kenzo
Это июньское назначение случилось, как сон в летнюю ночь: должность креативных директоров Kenzo доверили основателям американской марки Opening Ceremony Умберто Леону и Кэрол Лим. Ему и ей по тридцать шесть, оба родом из Лос-Анджелеса, у обоих азиатские корни, у Умберто — китайские, а у Кэрол — корейские. Они подружились в середине девяностых, когда учились в Беркли. А в начале нулевых зарегистрировали торговую марку Opening Ceremony и открыли первый магазин на Манхэттене.
Теперь, спустя десять лет, Opening Ceremony — не просто модный бренд с бутиками в главных городах Америки, а клуб, объединяющий талантливых людей. В соавторах — Rodarte, Maison Martin Margiela, Levi’s, а также актриса Хлое Севиньи, которая в последние годы выступает в качестве дизайнера капсульных коллекций Chloë Sevigny X Opening Ceremony. Помимо собственной одежды и обуви в магазинах OC продаются вещи и других дизайнеров: Proenza Schouler, Rachel Comey, Bless, Chalayan, Marios Schwab. Закупки подчинены строгому принципу: «Каждый год мы знакомим покупателей с молодыми дизайнерами из разных стран. Например, в 2003 году у нас был Год Бразилии, а в 2007-м — Швеции».
Kenzo эпохи Антонио Марраса в русском Vogue, 2010
Все это очень мило, скажете вы, но при чем здесь Kenzo? Такой вопрос летом задавали себе все, кто имеет отношение к модной индустрии. Тем более, по слухам, концерн LVMH, владелец марки, выбирал из более чем тридцати претендентов. В результате в начале осени на пороге парижского ателье Kenzo появились Кэрол и Умберто, не владеющие даже базовым уровнем французского (сегодня они изучают язык под руководством репетитора). В их распоряжении было всего несколько дней, чтобы создать принты и выбрать материалы: мастерские закрывались на каникулы. Образцы коллекции привезли всего за пару недель до показа.
Он тоже был оригинальным, как будто дело обстояло не в штаб-квартире Kenzo рядом с Пале-Рояль, а в нью-йоркском Даунтауне. На подиуме за барабанами сидел актер Джейсон Шварцман, подыгрывая саундтреку, который начинался с песни Talking Heads Wild Wild Life, а заканчивался девичьим гимном в исполнении Синди Лопер Girls Just Wanna Have Fun. Места в первом ряду заняли Терри Ричардсон, Линдси Лоан и Спайк Джонзи, снявший для Kenzo видео, а Хлое Севиньи доверили финальный выход в комбинезоне цвета электрик.
Шелковые жакет, блузка и юбка, босоножки из кожи и тафты, шляпа из соломки, все Kenzo
С Умберто и Кэрол я знакома почти десять лет, поэтому мой первый вопрос — в лоб: коллекция кардинально отличается от тех, что создавали сам Кензо Такада и его последователь Антонио Маррас, исполнявший обязанности креативного директора марки с 2008 по 2011 год. Как им позволили проявить такую смелость? «На самом деле мы с большим уважением отнеслись к наследию марки — например, у нас в архивах есть винтажный жакет Kenzo, который мы купили давным-давно в секонд-хенде в Лос-Анджелесе, и это совершенно удивительная вещь, — с улыбкой отвечает Умберто. — Но шить по старым лекалам и архивным выкройкам нам совсем не хотелось. Поэтому мы просто задались вопросом: «Как бы работал сам Кензо в декорациях 2012 года?»
Кэрол продолжает: «Мы сохранили дух Kenzo, суть которого — в постоянном диалоге Европы и Азии. Мы просто решили сделать из дуэта трио, дать голос еще и Америке. Разве она этого не достойна?»
Главным источником вдохновения для дизайнеров стало творчество современного американского художника-минималиста, девяностолетнего Элсуорта Келли. «Он, как и мы, в молодости переехал жить в Париж и выражал свое восхищение этим городом в ярких, жизнерадостных абстрактных полотнах», — рассказывает Умберто. Раскрашенные причудливыми соцветиями графичных узоров ветровки, топы, пуловеры в прочтении Лим и Леона — трансформеры: их можно выворачивать и с помощью множества застежек менять силуэт. То есть с одеждой они сделали то же самое, что и с идеологией Kenzo. Что ж, их нельзя упрекнуть в непоследовательности.
Фото: Jason Lloyd-Evans; CN Archive; East News; David Roemer; Matt Irwin; Corbis/Foto S.A.; Advertising Archive; Архив VOGUE
Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.