Карла Фраччи, 1958.
Она появляется в VOGUE Café и заставляет обернуться всех, кто сидит за соседними с моим столиками. Миниатюрная хрупкая женщина с профилем, достойным старинных камей, в платье-кафтане цвета слоновой кости, расшитом жемчугом, с многочисленными пуговицами, обтянутыми шелком, и петлями из галуна. Изящно протягивает руку, слегка улыбается.
Фраччи — первая всемирно прославившаяся итальянская балерина, лучшая Жизель середины прошлого века. Но в Москву семидесятипятилетняя Карла прибыла не для того, чтобы вспоминать былое, а чтобы представлять свой новый аромат Giselle, уже шестой по счету. В двухтысячные балерина, руководившая балетом Римской оперы, стала выпускать духи и называть их именами своих героинь и героев — Odette, Medea, Hamlet (принца датского в балете Шостаковича Фраччи тоже танцевала). Но мы все же говорим о минувших днях — ее дуэтах с Бруном и Нуреевым, Каллас и Висконти. Точнее, говорит Карла.
О звездном взлете
В 1955 году Лукино Висконти поставил в Ла Скала «Сомнамбулу» для Марии Каллас. Я тогда только-только окончила балетную школу при этом театре, всего год была в труппе. Мой будущий муж, Беппе Менегатти, был тогда ассистентом Висконти (впоследствии Менегатти сам стал театральным постановщиком и создавал хореографию балетов жены, в том числе «Гамлета». — Прим. VOGUE). Он придумал интересный ход — после «Сомнамбулы» показать балет со мной. Убедил в этом Висконти, и вот по окончании оперы и поклонов Каллас Висконти выходит на авансцену и просит зрителей не расходиться, говорит просто, как будто это само собой разумеется и я уже мегазвезда: «А сейчас вы увидите балерину Карлу Фраччи».
Я вышла, станцевала два балета: «Видение розы» Фокина и «Сюиту» директора балетной школы Ла Скала Эсме Бульнес. На следующее утро в газетах рецензии на мой танец шли рядом с рецензиями на пение Каллас. Не знаю, как она к этому отнеслась. Но я стала знаменитой.
О русских
Нуреев научил меня смелости. Как-то он пригласил меня станцевать с ним «Щелкунчика» — за пять дней до представления. Два дня с рассвета до заката он учил меня каждому па в классе, на третий день мы уже репетировали на сцене с оркестром. После этого я в профессии уже ничего не боялась. На сцене он диктаторствовал, и быть его партнершей — само по себе испытание. Но в жизни мы дружили, я восхищалась его гением, личностью, экстравагантностью. Я последней звонила ему перед смертью и до сих пор помню тот грустный и нежный разговор. С Барышниковым мы тоже танцевали: он великий художник — в том смысле, что его внутренний мир — целая вселенная. Владимир Васильев — тончайший, галантнейший партнер и друг.