Мании Жизели

Легендарная итальянская прима-балерина Карла Фраччи- о соперничестве с Марией Каллас, творческом союзе с Нуреевым и Барышниковым и любви к моде, духам и России
Карла Фраччи балет любовь к духам отношение к русским

Карла Фраччи, 1958.

Она появляется в VOGUE Café и заставляет обернуться всех, кто сидит за соседними с моим столиками. Миниатюрная хрупкая женщина с профилем, достойным старинных камей, в платье-кафтане цвета слоновой кости, расшитом жемчугом, с многочисленными пуговицами, обтянутыми шелком, и петлями из галуна. Изящно протягивает руку, слегка улыбается.

Фраччи — первая всемирно прославившаяся итальянская балерина, лучшая Жизель середины прошлого века. Но в Москву семидесятипятилетняя Карла прибыла не для того, чтобы вспоминать былое, а чтобы представлять свой новый аромат Giselle, уже шестой по счету. В двухтысячные балерина, руководившая балетом Римской оперы, стала выпускать духи и называть их именами своих героинь и героев — Odette, Medea, Hamlet (принца датского в балете Шостаковича Фраччи тоже танцевала). Но мы все же говорим о минувших днях — ее дуэтах с Бруном и Нуреевым, Каллас и Висконти. Точнее, говорит Карла.

О звездном взлете

В 1955 году Лукино Висконти поставил в Ла Скала «Сомнамбулу» для Марии Каллас. Я тогда только-только окончила балетную школу при этом театре, всего год была в труппе. Мой будущий муж, Беппе Менегатти, был тогда ассистентом Висконти (впоследствии Менегатти сам стал театральным постановщиком и создавал хореографию балетов жены, в том числе «Гамлета». — Прим. VOGUE). Он придумал интересный ход — пос­ле «Сомнамбулы» показать балет со мной. Убедил в этом Висконти, и вот по окончании оперы и поклонов Каллас Висконти выходит на авансцену и просит зрителей не расходиться, говорит просто, как будто это само собой разумеется и я уже мегазвезда: «А сейчас вы увидите ­балерину Карлу Фраччи».

Я вышла, станцевала два балета: «Видение розы» Фокина и «Сюиту» директора балетной школы Ла Скала Эсме Бульнес. На следующее утро в газетах рецензии на мой танец шли рядом с рецензиями на пение Каллас. Не знаю, как она к этому отнеслась. Но я стала знаменитой.

О русских

Нуреев научил меня смелости. Как-то он пригласил меня станцевать с ним «Щелкунчика» — за пять дней до представления. Два дня с рассвета до заката он учил меня каждому па в классе, на третий день мы уже репетировали на сцене с оркестром. После этого я в профессии уже ничего не боялась. На сцене он диктаторствовал, и быть его партнершей — само по себе испы­тание. Но в жизни мы дружили, я восхищалась его гением, личностью, экстравагантностью. Я последней звонила ему перед смертью и до сих пор помню тот грустный и нежный разговор. С Барышниковым мы тоже танцевали: он великий художник — в том смысле, что его внутренний мир — целая вселенная. Владимир Васильев — тончайший, галантнейший партнер и друг.

Об утратах

Чаще всего я вспоминаю и грущу о моем дорогом, великом Эрике Бруне, главном парт­нере. Это ведь он сделал меня международной звездой — привез европейскую балерину в Америку, привел меня в American Ballet Theatre. Брун был настолько всеми любим, что его протекция открывала любые двери и сердца. Позже, в конце шес­ти­де­сятых, Эрик решил закончить карьеру. Мне до сих пор приятно от его слов: «Если я когда-нибудь и вернусь, то только для дуэта с Карлой Фраччи». Тогда наша пара была как Фонтейн и Нуреев. И вот теперь из нас четверых жива только я. Часто вспоминаю их, но записи спектаклей не смотрю: мне эти люди дороже такими, какими они были в жизни. Я и в Ла Скала не была лет десять: впервые за эти годы сходила в прошлом октябре на «Раймонду» — ее ведь ставила русская команда Махара Вазиева, а танцевала ваша Оле­ся Новикова. Мой круг в некотором смысле замкнулся: на сцене снова русские, а зал Ла Скала, когда я вошла в ложу, аплодировал мне стоя.

О моде и духах

Мы с юности дружим с Джорджо Армани, он одевает меня для вечерних выходов. Мне нравится удобство, простота и сдержанность его одежды. А повседневные вещи для меня тоже с давних пор шьет Лаура Бьяджотти. Я ношу только хлопок, шелк и шерсть. Делать духи — это не блажь и не дань моде. Просто это — главное впечатление моего детства. Мы жи­ли в деревне под Миланом, и однажды в каком-то чулане я нашла пустой флакончик Nina Ricci. Налила в него воды и была счастлива — у меня по­­явились первые духи. Помню еще, как обожала цветы — бегала воро­вать фиалки из школьного сада. ­Может быть, именно поэтому я ста­ла романтической балериной. Ведь образ Жизели ближе всего к цветам и чарующим ароматам.

Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.

Фото: Ugo Mulas