Дух в бутылке

Каждая женщина мечтает иметь духи, созданные в единст­венном экземпляре только для нее. Карина Добротворская рассказывает о том, как эта мечта превратилась в реальность
Франсис Куркджян как парфюмер создает персональные ароматы | VOGUE

В отличие от многих парфюмеров, создающих духи на заказ, Франсис Куркджян предпочитает простой лаконичный флакон, чтобы подчеркнуть, что главная ценность находится внутри.

На моем туалетном столике тридцать флаконов с раз­ными духами. Все они прошли жесточайший естественный отбор. Утренний выбор парфюма для меня — отдельное удовольствие, совершенно иррациональное. Я могу целый месяц пользоваться каким-то одним, а потом вдруг начать менять их по несколько раз в день.

Есть две теории, касающиеся запаха женщины. Одна была осо­бенно популярна в моем детстве и заключалась в том, что у роскошной женщины должен быть свой единственный аромат, с которым ее будут ассоциировать окружаю­щие — и прежде всего мужчины. (Так оно и было во времена, когда достать французские духи бы­ло подвигом, и у большинства эти Climat или Fidji действительно были единственными.)

Вторая теория утверждает, что духи надо менять в зависимости от настроения, времени дня, сезона и стиля одежды. Эта концепция распространилась в эпоху парфюмерного изобилия, когда новые ароматы выходят на рынок чуть ли не каждый день и так же подвержены влиянию моды, как и одежда. Я и жила согласно этой тео­рии, меняя духи как перчатки. Но когда меня спросили, хочу ли я, чтобы специально для меня сделали аромат, я немедленно сказала «да». Бывают ли в принципе духи, которые превращают все остальные соблазны в ненужные и бессмысленные? Бывает ли такая любовь? И кто будет работать над формулой любви?

Оказалось, что моим парфюмером будет Франсис Куркджян, едва ли не самый ге­ниальный «нос» на­шего времени (он, кстати, терпеть не может, когда его так называют, и видит в этом что-то унизительно-анатомическое). Человек, который создал некоторые мои любимые ароматы: For Her Narciso Rodriguez, Iris Nobile для Acqua di Parma, из последних — Elie Saab. А на моем туалетном столике — обожаемый Lumière Noire его собст­венного Maison Francis Kurkdjian.

Мы встречаемся с Куркджяном на верхнем этаже дома по улице Мон-Табор в его парижском офисе. Личная встреча необходима — преж­де чем начать работу над персональным ароматом, Франсис должен поговорить с клиентом, расспросить. Ну ясно — раз пер­сональный парфюм, значит, личные вопросы, личная жизнь...

— Я как раз обычно не задаю личных вопросов, — говорит мне Куркджян — неожиданно молодой, смугло-красивый, стройный, с размашистыми жестами. — Когда человек говорит о духах, он всегда так или иначе говорит о себе. Я могу спросить о любимых запахах — это приведет меня в его детство, к матери, к сестре...

Куркджян в его неизменной белой рубашке и джинсах, с кошачьей пластикой, горящими черными глазами и сделанным на заказ роскошным кожаным чемоданчиком, наполненным разнообразными пробирками и склянками, напоминает мне то балетмейс­тера, то алхимика, то доктора.

— Создание персонального парфю­ма похоже на работу врача-психоаналитика. Я как будто собираю пазл из множества фрагментов. Парфюм — это всегда какая-то тайна, он напрямую говорит с вашим подсознанием. Вы говорите «нет» розе, значит, открывается новая дверь — туда, где жасмин или ирис. Мы с вами путешествуем по лабиринтам вашей памяти.

Из первого совместного путешествия Куркджян выносит довольно ясный диагноз и точное представление о нотах, которые должны присутствовать в финальной формуле. Потом месяц или два набрасывает первые эскизы. Дальше начинается работа над ароматом, который выбрал клиент: в нем всегда приходится что-то менять. В целом от первой встречи до итога проходит несколько месяцев. Самый долгий срок, ушедший у Франсиса на создание персонального парфюма, — два года. Женщина, для которой он делался, — именитый хирург-офтальмолог — за время создания меняла работу, разводилась с мужем, покупала новый дом.

— Соответственно менялось ее представление об идеальном запахе, понимаете? И мне надо было постоянно корректировать формулу.

Самый короткий срок — месяц.

— Это, как правило, американцы, они не умеют долго ждать, хотят получить все сразу.

Первый персональный аромат Куркджян сделал в 1988 году — в подарок кому-то из друзей. Потом на аукционе в Нью-Йорке «выставил» свой нос — можно было приобрести лот на создание личного аромата. Цена дошла до десяти тысяч долларов, и Франсис задумался о том, не превратить ли это в отдельный бизнес. Вскоре в самолете он познакомился с Терри де Генсбург, создательницей бренда by Terry, и предложил сделать для нее духи — так она стала одной из первых его знаменитых клиенток. Потом потянулись другие. Их имена Куркджян не раскрывает, более того — в книге заказов они закодированы под номерами. Кто скрывается под тем или иным номером, знают только он сам и его ассистентка.

— У многих конт­ракты с косметическими гигантами, им нельзя раскрывать, что они пользуются моими ароматами. К тому же парфюм — это очень интимная вещь, они должны быть уверены, что я сохраню их тайну.

В эту же книгу внесены все предпочтения клиента — от любимых цветочных нот до отелей, в которых он останавливается.

Создание духов у Куркджяна стоит от восьми до двенадцати тысяч евро — в зависимости от сложнос­ти формулы и затрачен­ного времени. Смета высылается клиенту по итогам первой встречи вместе с ценой повторного на­полнения флакона (возобновлять запас можно всю жизнь). Флакон, в который разлива­ется драгоценная жидкость, — подчеркнуто простой, ми­нималистский, темно-зеленого стекла (оно запатентовано и защищает духи от злейших врагов — тепла и света). Упаковка лаконичная, белая, без всяких надписей.

— Люди должны понимать, что платят не за роскошный флакон из хрусталя, а за то, что внутри.

Клиентов Куркджян может позволить себе не так уж много — несколько человек в год.

— У нас есть лист ожидания, но это нормально — ведь ждут же сумку Birkin.

Зато клиент может позвонить ему на мобильный в любое время.

— Я обязан ответить, ведь мне платят не просто за финальный продукт, а за совместное творчество.

— Но я мечтаю найти единственный запах своей жизни, а не просто поучаствовать в процессе.

— Неправильная установка. Вы меняетесь, меняются ва­ши вкусы, ваши представления об идеаль­ном запахе, а я не волшебник и не могу предсказать эти пере­мены. Вы хотите разделить магию творения. Вы платите за свой опыт. И эмоционально вы будете привязаны к этому запаху, он будет напоминать вам об этом уникальном процессе и об этом моменте вашей жизни

Первый этап работы над аро­ма­том Куркджян сравнивает с детективным расследованием. Какие духи мне нравятся? Какие ноты предпочитаю? Туберозу, розу, флердоранж, жасмин? Считаю ли такие-то духи слишком тяже­лыми? Чем душилась моя мама? Что думают про мои духи мои дети? В конце выносит вердикт: во мне есть и темная, и светлая сторона. В духах должна быть драма, должны быть ретроноты, но запах не должен быть слишком тяжелым. Мои любимые парфюмерные композиции для него тоже ясны. Диаг­ноз поставлен, теперь остается ждать эликсир.

— Я все жду какого-то волшебст­ва, как в романе «Парфюмер».

— Аромат — это всегда соблазн, а соблазн — это власть над людьми. Вы можете сколько угодно повторять, что душитесь для себя. Но в момент, когда вы выходите из своей комнаты, этот запах вступает в диалог с другими людьми.

Мы встречаемся недели через три — на сей раз в Москве, куда Куркджян приехал в честь официального запуска своих духов. В лобби «Мет­рополя» он выкладывает на стол четыре крохотных флакончика, на каждом — свое название.

Первый называется Orange Magnificat — очень свежий, легкий, шипучий запах апельсиновых цветов. Запах прелестный, но не мой — слишком много зеленых нот. Следующий аромат — Sunshine — снова апельсиновый цветок, но на сей раз более теплый и пьянящий. Этот нравится мне гораздо больше, я с удовольствием носила бы такой, но пока не могу вообразить его главным запахом своей жизни. Третий, My Scent, напоминает мне детство, красивых женщин в маленьких черных платьях и лодочках, в нем есть роза, ирис, пачули и сладкие медовые ноты. Может быть, слишком сладкие... Четвертый запах — от­четливо шипровый. Тоже немного рет­ро, но с едва заметным привкусом советских шипровых одеколонов. Не те воспоминания, которые я хотела бы носить с собой.

Итак, я сразу внутренне отме­таю первый и последний ароматы. Остаются два: свет­лый, солнечный и более темный, драматичный.

Оба запаха нравятся мне почти одинаково, и я понимаю, что выбор будет нелегким. Но при этом испытываю некое разочарование — любви с первого вдоха у меня не случилось ни с одним. Конечно, Франсис предупреждал, что нельзя ждать божест­венных откровений — но все равно я ощущаю себя невестой, впервые увидевшей жениха, за которого ее просватали родители. Теперь предстоит его полюбить и прожить с ним жизнь...

Я, конечно, не могу дотерпеть до дома и решаю подушиться сразу, еще на выходе из «Метрополя». Мысленно склоняюсь к солнечному апельсиновому Sunshine и почти уверена, что выберу именно его. Но рука почему-то тянется ко второму. Позже Куркджян скажет мне, что так и работает наше ароматное подсознание — мы делаем выбор не головой и сами не понимаем, почему его совершили. Тем не менее я раздумываю еще целую неделю. Ношу то один, то второй запах. Комментарии окружающих мне не помогают — мне давно ясно, что в выборе духов советчиков быть не может, даже у самых близких людей диа­мет­рально противоположные вкусы. Светлая сторона силы борется во мне с темной. Солнечный запах нравится мне своей пьянящей легкостью; второй соб­лазняет благородной классичностью. Он как будто вне моды, вне времени, но кажется иногда слишком вечерним, слишком торжест­вен­ным. В конце концов я все-таки выбираю его, но решаю слегка из­менить формулу.

Вдумчиво колдую над письмом Куркджяну — именно в этот момент понимаю, как трудно найти верные слова для описания эфемерных субстанций. Пишу, что мучилась выбором между двумя, что остановилась на My Scent (не случайное название!), что мне нравится его рет­ро-аура, отсутствие явно выраженных нот, сексуальность и глубина. Но он идеален для вечернего и мрачноват для дневного. Нельзя ли добавить ему легкости, отщипнуть каких-то нот от солнечного парфюма, убрать излишнюю сладость? При этом сохранить ту обволакивающую глуби­ну и драматичность, которая напоминает мне о духах семидесятых и восьмидесятых.

Парфюмер отзывается сразу и задает уточняющий вопрос: кажутся ли мне слишком навязчивыми ноты меда? Ой-ой, вот это уже трудно — откуда я знаю, какие ноты делают духи такими, какие они есть... И добавляю, что боюсь разрушить аромат своими любительскими претензиями.

Проходит еще около трех недель, и мне в Москву привозят еще четыре аромата от Куркджяна — снова в крохотных бутылочках со спреем. Оригинальный My Scent, My Scent 10, My Scent 11 и My Scent 11a. На этом этапе выбор еще усложняется — мы имеем дело с тонкими оттенками и различиями, которые мой грубый нос улавливает с трудом. Все три вариации очень похожи на первоначальный запах, но более легкие и дневные. Они чудесны, но я ловлю себя на мысли, что хотя Франсис выполнил все мои пожелания, из первой версии аромата как будто испарилась какая-то индивидуальность. Или я просто за эти недели сроднилась с этим запахом, полюбила его?

Промучившись еще несколько дней и окончательно запутавшись, я написала Куркджяну, что версия № 10 (сказать по правде, номер мог быть любым из трех) мне очень нравится, но я хотела бы вернуть ее ближе к оригиналу. Через две недели мне пересылают еще один мини-флакон, на сей раз № 23. Он почти неотличим от того, который в «Мет­рополе» напомнил мне роскошных женщин из моего детства. Но в нем есть легкая кислинка, что делает его моложе, легче, светлее — не лишая чувственности и глубины.

Как я хочу назвать парфюм? Тут я раздумываю недолго. Абстрактное название не годится — его ведь делали специально для меня. Карина Добротворская — слишком длинно. Просто Карина — как будто с вит­рины магазина. Останавливаюсь на Karina D. Куда мне его доставить? Через две недели я собираюсь быть в Париже, было бы здорово, если флакон передадут в отель.

Через две недели — с момента нашей первой встречи с Куркджяном прошло два с лишним месяца — я получаю наконец свои духи. Вот она, лаконичная белая короб­ка. Вот он, темно-зеленый флакон, похожий на аптечный. Вот она, гравировка италиком прямо на бутылке — Karina D. И вот он, запах, который я уже не могу оценить объективно, потому что в процессе так свыклась с ним, что он и в самом деле стал моим.

Я мечтала о том, что этот аромат вытеснит все остальные, станет единственным. Мне уже ясно, что этого не произойдет. Это прекрасный запах, и я сейчас в него по-настоящему влюблена. Конечно, здорово, что его больше ни у кого не будет, что это настоящий пар­фюмерный Haute Couture. Но я едва ли смогу навсегда отказаться от любимых Fleur d’Oranger и Tubèreuse Criminelle Сержа Лютана, или от шанелевских № 19 и Gardenia, или от Lumière Noire — шедевра того же Куркджяна. Пазл сложился, он задел какие-то важные струны внутри меня, но это не значит, что другие ноты в других духах не задевают другие струны. Что и требовалось доказать — я не моногамна. Но в этом флаконе действительно заперта частичка моей души. А это, наверное, и есть самое дорогое.

Работают лично для Вас

Франсис Куркджян

Отдел индивидуальных заказов поможет назначить встречу с парфюмером.

Тел.: (01) 4277 4033, contact@franciskurkdjian.com

Матильда Лоран

Флакон c духами работы главного парфюмера Cartier украсят бриллиантами.

Бутик Cartier, Париж, тел.: (331) 5818 2300. От €60 000.

Килиан Хеннесси

Владелец парфюмерного дома by Kilian приезжает в Москву раз в полгода – в первую очередь затем, чтобы принять заказ на индивидуальные духи.

kilian.hennessy@bykilian.com От $40 000.

Кристофер Ханлон

Автор ароматов для Николь Кидман, Кайли Миноуг и Энн Хатауэй живет в Сиднее, но готов общаться с клиентами по скайпу. Финальный вариант будет готов в течение месяца.

www.christopherhanlon.com От €5 000.

Сильвен Делакурт

Встречи проходят в главном бутике Guerlain на Елисейских Полях.

Бутик La Maison Guerlain, Париж, тел.: (01) 4562 5257. От €40 000.

Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.

Фото: Вадим Пискарев, Архив Vogue