Марк культуры

В Московском Мультимедиа Арт Музее открывается первая в России выставка Марка Куинна
Марк культуры

Однажды в Лондоне знакомый англичанин повел меня в мастерскую Марка Куинна в центральном районе Клеркенвелл. Стоя посреди зала, встречая гостей, Марк улыбался и шутил, подробно и терпеливо объяснял, представал мастером парадокса, блистательным рассказчиком и безукоризненным светским львом. Подводил к двух­тысячелетней буддистской статуе и рассказывал, что полюбил старину в юности, пропадая в Британском музее и подобных ему классических собраниях. А когда смог позволить себе покупать такое искусство, начал коллекционировать сам. «Всякое великое искусство — это машина времени. Если оно задевает тебя и позволяет понять что-то о человеческой природе, не важно, кто его создал, когда и для чего», — формулировал за бокалом шампанского Марк свое кредо.

Брутальная внешность — то ли рокера, то ли арт-ди- ректора модного клуба — оказалась более чем обманчивой. Марк был больше похож на того себя, каким он изображен на фото на посвященной ему странице в «Википедии» — в сочной зеленой рубахе, темных очках и панаме удит рыбу с лодки. Я пригласила его в Москву выступить в разговорном жанре: прочесть в нашем музее закрытую лекцию для коллекционеров. Марк приехал и прочел. Так началась наша дружба.

За это время мы виделись с десяток раз — готовили его первую в России персональную выставку, которая откроется в Мультимедиа Арт Музее 25 октября и продлится до середины де­кабря. На ней будут скульптуры Марка, живопись, мультимедийные инсталляции — более шестидесяти работ разных лет. И новые: стальная версия его самого известного произведения, скульптуры Кейт Мосс, сидящей в позе йоги. Еще картины из серии «Глаз истории» — изображения человеческого глаза, на которые наложена карта Земли. Это метафора жизни в эпоху глобализации — житель Англии или, скажем, России может своими глазами увидеть в деталях, как в Австралии горят леса, а в Египте происходит революция, — и метафора параноидальности этой самой жизни.

В бурлящем олимпийском Лондоне мы встречаемся все в той же мастерской ради интервью и съемки для Vogue. Помощники Марка выбирают, проверяют и упаковывают произведения для отправки в Москву. На художнике майка с изображением глаза-глобуса.

— Я сделал серию маек и переводных татуировок с сюжетами «Глаз истории», потому что хочу, чтобы мои работы были частью жизни, а не музейными экспонатами.

Куинну сорок восемь лет, он — один из ярчайших представителей Young British Artists, влиятельного движения британских художников, сложившегося в конце 1980-х и объединившего таких мастеров, как Дэмиен Херст, Трейси Эмин, Сэм Тейлор-Вуд. Признания, успеха и басно­словных цен на свои работы они добились, эпатируя публику. Херст выставлял акул в формалине, Эмин — перепачканную выделениями постель.

Куинн же высек из мрамора пятнадцатитонную скульптуру беременной художницы-инвалида Элисон Лэппер и установил ее в 2005 году на Трафальгарской площади, подле памятников адмиралу Нельсону и викторианским генералам. Двенадцатиметровая версия этой скульптуры стояла посреди стадиона в Стратфорде на открытии Паралимпийских игр.

— На площади установлены памятники героям прошлого, — объясняет художник. — А для меня беременная Элисон — символ будущего, его героев. И я согласен с вами: она сама стала новым героем, благодаря тому что моя скульптура была в окружении старых памятников. Ее смогли увидеть множество людей: хорошо, ведь искусство помимо прочего еще и средство коммуникации. Оно должно быть массовым, как кино или мода. Современные художники часто принижают публику, требуя от нее образованности для понимания своих работ. А я убежден, что искусство должно вызывать чувства, а умение чувствовать не зависит от уровня знаний.

Идея сделать скульптурную Кейт Мосс пришла следом: художник решил в этот раз показать самого красивого из ныне живущих людей.

— Я задумался, кто бы это мог быть. Не кино­звезда: они используют речь, и это сказывается на нашем восприятии их красоты. Нужно было совершенство в чистом, внешнем виде. И тогда я подумал о Кейт. Эта скульптура не нацелена на отражение ее внешности или внутрен­него мира. Это скульптура нашего бессозна­тельного представления о совершенстве. Эда­кая галлюцинация.

C 2006 года Марк выполнил Кейт в разных материалах и цветах. Сам он любит золотую пятидесятикилограммовую версию.

— Золото тоже символизирует совершенство, ради достижения которого люди готовы пожертвовать жизнью. А черная — это Кейт, какой мы ее не знаем, ее второе «я», без которого она была бы другой.

Марк родился в Лондоне, отец-француз был гончаром, мать-англичанка — физиком. Они отправили сына учиться в престижную школу Миллфилд в Сомерсете, славную своими выпускниками-спортсменами. А сами переехали во Францию. Художественных школ Марк не по­сещал, а высшее образование получил в Кембридже, где изучал историю искусств. Навыки скульптуры Куинн усвоил, ассистируя великому английскому парковому скульптору, члену Ко­ролевской академии Барри Флэнагану.

Впервые Марк прогремел в 1991 году работой Self — сделал полую скульптуру в форме своей головы и наполнил ее своей же кровью. А потом Куинна первым из Young British Artists выставил в своей галерее White Cube влиятельный арт-дилер Джей Джоплин. «Голову с кровью» Куинн придумал в попытке найти границу, разделяющую жизнь и искусство: «Хотел сделать живое произведение». В течение года Марк сдавал понемногу кровь и так собрал больше пяти литров — столько, сколько циркулирует в кровеносной системе человека. Залил ее в сосуд в форме головы, а дальше встал перед проблемой, как это все сохранить до выставки.

— Если заморозить в морозильнике, то холодный воздух постепенно высушит кровь. Она превратится в пыль. Несколько лет я думал над решением — в результате поместил голову в ­охлажденное силиконовое масло: так не поступает внутрь воздух. И сбор крови, и по­иски решения — отличная иллюстрация пресловутой романтической метафоры о том, что художник ради искусства должен пострадать. Учитывая, что голов с кровью я сделал пять, в мире сейчас находится литров тридцать моей крови. И я при этом жив-здоров. Организм восстанавливается, природа себя вновь и вновь регенерирует. Вот что интересно исследовать и понять.

Сейчас Куинн занят изготовлением шестой версии­ Self: пять предыдущих голов с кровью проданы коллекционерам, а эта приедет на выставку в Москву. На первую версию 1991 года она похожа так же, как похож нынешний Куинн на себя тех лет: художник становится старше, и на скульптуре тоже проступают морщины, следы времени. Еще одно доказательство того, что искусство может быть живым.

Заморозив кровь, Куинн подумал: а подойдет ли такой способ еще для чего-нибудь? И заморозил цветок. Положил в масло на год, а когда достал, цветок был как будто только что сорван. Художнику так понравилась идея убить живое и одновременно его обессмертить, что в 2000 го­ду по заказу Миуччи Прады он создал для арт-фонда Prada в Милане целый сад замороженных цветов.

Марк покупал свежие цветы, сплетал из них скульптуры, фотографировал. На следующий день, когда цветы уже увядали и теряли первоначальные краски, он по фотографии рисовал ту же композицию со свежей скульптурой.

— На фотографии время заморожено, а рядом оно идет: цветы в настоящей скульптуре потихоньку вянут. Ты контролируешь природу, а она контролирует тебя.

Я указываю на большие полотна на стене, новые работы: нарезанное сырое мясо крупным планом. Как ему такое приходит в голову?

— Вы знаете, я не люблю что-то изобретать, мне нравится находить идеи под ногами. Однажды резал мясо и загляделся: как же красиво оно выглядит на срезе. Цвета, волокна, переливающийся жир. Пошел, купил лучшего жирного мяса, накромсал, сфотографировал, а потом нарисовал по фото. Для меня в этих работах есть немного от Рембрандта, Сутина и Фрэнсиса Бэкона: красиво и ужасно одновременно. Барочно.

Недавно он создал для выставки в Монако инсталляцию. Князь Альбер привез из арктической экспедиции кусок льда с Северного полюса и подарил его Куинну. А тот положил его в обычный пластиковый пакет и поместил в прозрачный холодильник.

— Парадокс: чтобы сохранить кусок льда с полюса, надо положить его в холодильник. А для того, чтобы холодильник работал, нужно электричество. Для его производства нужно сжечь топливо, а значит, увеличить количество углекислого газа в природе, что приводит к таянию льдов на полюсах. Но вот что я думаю. Наша жизнь мимолетна, жизнь природы длится гораздо дольше, и я верю, что все наши влияния ее не изменят. Своим искусством я призываю радоваться красоте момента. Помню, как-то мы с другом на Ибице решили поехать в клуб, но он полчаса раздумывал, потом все-таки решился. Пришли в клуб, я спрашиваю: «Ну что, тебе нравится? Все хорошо?» А он опять раздумывает — во сколько ему уйти. Так и все люди: мы упускаем возможность насладиться мгновением.

Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.

Фото: Kevin Foord; Courtesy of The Marc Quinn Studio