Чтобы попасть в нью-йоркскую студию Патрика Демаршелье в Челси, нужно войти в темный узкий подъезд и либо позвонить, чтобы за тобой сверху отправили грузовой лифт, либо тащиться шесть этажей вверх по страшноватой крутой лестнице. Вроде совсем не такой должна быть дорога к самому гламурному фотографу современности, думаю я, переводя дыхание на одном из лестничных пролетов. Сама студия, впрочем, оказывается просторной, светлой, делово-замусоренной, как все студии на свете. Сам хозяин, который выходит мне навстречу, больше всего напоминает циркового униформиста, готовящего манеж к следующему номеру: черная водолазка, потертые кроссовки, мешковатые синие джинсы, седые космы, острый взгляд из-под мохнатых насупленных бровей.
На столе и на полках — семейные любительские фотографии в скромных рамочках. Меня всегда удивляли эти бесхитростные снимки в студиях великих фотографов — так же как удивляли отросшие лохмы именитых парикмахеров и облупившийся лак гениальных маникюрш. На стене — полупорнографический портрет голой азиатки, на мой вкус, сомнительных художественных достоинств.
— Неужели это ваша? — спрашиваю я.
— Нет, купил в магазине, мне просто понравилась фотография. Это работа какой-то японки, не помню имени.
Разговаривать с Демаршелье для журналиста — большое испытание. Он приветлив, расслаблен, доброжелателен, отвечает коротко, но охотно. Но его французский акцент, тяжесть которого кто-то сравнил с перезрелым рокфором, делает его речь на удивление маловразумительной. Анна Винтур говорит, что до сих пор с трудом понимает каждое третье его слово — и это при том, что Патрик живет в Нью-Йорке почти сорок лет и они говорят по телефону иногда по несколько раз в день. На американском телевидении его часто сопровождают субтитрами. Все трое его сыновей, рожденные в Америке, ходили здесь во французский лицей, и в семье они до сих пор предпочитают общаться на его родном языке.
— Когда я переехал в 1975 году в Нью-Йорк, думал, поживу тут несколько месяцев, в крайнем случае год, а остался навсегда. Тогда я только два слова знал — «Yes» и «Goodbye». Поначалу мне тут совсем не понравилось, все куда-то неслись, как ненормальные. И еда была ужасная, тогда никаких приличных ресторанов не было, даже хорошего кофе негде было выпить. Но в мире фотографии Нью-Йорк был куда более продвинутым, чем Париж. К тому же я тут встретил свою жену (Миа — бывшая модель из Дании, сейчас помогает Патрику управлять всеми его делами. — Прим. VOGUE). Я люблю Париж, он прекрасен. Но жить надо там, где лучшие условия для работы.
Демаршелье поразительно сочетает американскую скорость (мир моды не знает более стремительного фотографа) и французское art de vivre, умение наслаждаться жизнью. Все, кто с ним работал, знают, что Патрик никогда не капризничает, за единственным исключением — он не готов к компромиссам, когда дело касается обеда. Эти легкость и способность извлекать из жизни чувственную радость и сделали Демаршелье самым долгоиграющим фотографом современности. Большинство его коллег делят свою работу на гламурно-глянцевую и исповедально-художественную. Майзел снимает коммерческие looks of the season для американского VOGUE и длинные провокативные мрачные истории для итальянского. Анни Лейбовиц — портреты звезд для Vanity Fair и цикл про умирающих родителей — для себя. Для Демаршелье его работа всегда была единой и неделимой. Он никогда не фотографировал отдельно для кого-то и отдельно для себя и никогда не считал, что те или иные форматы мешают его самовыражению. Анна Харви, много работавшая с ним как стилист для британского VOGUE в 1980–1990-е, говорит: «Патрик не ищет выхода своим внутренним исканиям, он всегда снимает гламур. Это коммерческие фото в самом высоком смысле этого слова. Женщины на них всегда выглядят потрясающе и при этом всегда остаются собой. К тому же он любит женщин, он гетеросексуален, его камера флиртует с ними, и они мгновенно на это откликаются. Именно поэтому принцесса Диана сделала его своим официальным фотографом, несмотря на то что Патрик не англичанин. Это был смелый жест».
Фотографом Демаршелье стал случайно — в семнадцать лет получил в подарок от отчима камеру «Кодак» и начал снимать друзей, подружек, делать свадебные фотографии, а вскоре переехал из портового Гавра в Париж и так же случайно устроился работать в модельное агентство.
— Это было потрясающе. Я оказался в окружении красивых девушек, делал им портфолио, учил их ходить и одеваться. И почувствовал, что мне все это нравится, что я люблю снимать сексуальных женщин, красивую одежду, моду. К тому же фотография — самая нескучная работа на свете, потому что вы каждый раз снимаете новых людей, открываете их, и каждый раз все происходит заново.
Патрика одинаково обожают модные редакторы и голливудские звезды. Его героини не существуют в пустоте, они включены в непрерывный жизненный поток и потому не статичны, полны движения, в конечном итоге — гармонии с миром. Он снимал множество знаменитостей, королевских особ, рок-звезд, но на вопрос о своем любимом портрете отвечает: «Паффи». Журналисты теряются и думают, что он говорит про Паффа Дэдди. Но Демаршелье имеет в виду свою любимую таксу — именно ее портрет открывает его предпоследний альбом. Патрик часто говорит, что ему не важно, кого он снимает, и часто даже не знает, кто эти люди. Сегодня в его студии две девушки из шведской группы Icona Pop.
— Вы их видели? Такие молодые, красивые. Я слышал, они очень талантливые, — говорит он и ведет меня к певицам, которых красят и причесывают.
Знакомит нас, ласково их похлопывает, делает комплименты. Когда он возьмет в руки камеру, все случится очень быстро — Демаршелье считает, что лучший момент для съемки — это момент, пока герой не опомнился и не понял, что уже начали снимать, не успел надеть маску.
На вопрос о любимых фотографах он сначала пожимает плечами — типа все хорошие, потом находит ответ:
— Мой сын Виктор — замечательный фотограф.
Виктор, красивый двадцатисемилетний юноша, единственный из его сыновей, пошедший по стопам отца (остальные заняты менеджментом или бизнесом), делит с Патриком студию. Начав как его ассистент, он постепенно отвоевал себе право быть «другим Демаршелье». Сейчас он здесь — и Патрик хочет, чтобы я непременно поговорила и с ним.
— Виктор, какой Патрик отец?
— Очень легкий. У нас всегда была очень дружная семья, немного даже хипповская. Никаких наказаний, никаких напрягов. Мы до сих пор очень близки. Хоть и живем отдельно, но постоянно встречаемся и каждый день говорим друг с другом.
Когда я спрашиваю про любимую фотографию, сделанную отцом, Виктор называет «Обнаженную в Малибу» — ту, где модель Татьяна Патиц лежит на животе, а в углу комнаты бесстыдно раскинула задние лапы собака. Собака — это патриковская случайность, улыбка фортуны, которая и делает эту фотографию шедевром. Здесь соединилось все — восторг перед женским обнаженным телом, нега жаркого дня и эта самая бесстыжая смешная собака. Жизнь в ее потоке, чувственности, забавности. А из собственных работ Виктор больше всего дорожит черно-белым портретом своего плюшевого мишки: «У него глаза нет, и брат ему голову пару раз отрывал». Патрик, завороженный движением жизни, никогда не выбрал бы любимым объектом неживую игрушку. Для Виктора плюшевый мишка полон скрытой драмы.
Я много расспрашивала про Патрика людей из индустрии моды. Звучали одни и те же слова: легкий, открытый, бонвиван, гедонист. Страстный яхтсмен и серфингист, обожает французскую кухню, французское вино и французские сыры. Очень любит жизненные радости и деньги — за то, что они дают возможность этими радостями наслаждаться. Всеяден — берется за любую работу, если за нее хорошо платят. Никакой претензии на то, чтобы называться большим художником. При этом работы свои он хотел выставить непременно в музее, отказал нескольким парижским галереям и дождался, пока его грандиозную выставку Patrick Demarchelier Images et Mode не сделали-таки в Petit Palais. Патрик понимал, что его работы должны быть собраны вместе, чтобы показать фотографию как способ жить и как цельный взгляд на мир.
Некоторые считают, что Патрик снимает слишком много. Когда я упоминаю об этом, он морщится:
— Фотограф как атлет. Он должен тренироваться каждый день, иначе теряет форму.
Любимые писатели? Обычно те, которых он читает сейчас. Вот только что вернулся из Петербурга, где сделал сразу несколько съемок для русского VOGUE и где читал роман про Петра Первого. Автора не помнит, но его поразило, как «Петр создал город вопреки природе». Любимые редакторы? Их много, вот Анна Винтур «умеет гениально сочетать искусство и бизнес». Ну и Грейс Коддингтон прекрасна, «ни у кого нет таких фантастических идей». Любимые модели? Так много роскошных девушек, только жаль, что модельные агентства убивают сами себя, гоняясь каждый год за новыми и новыми лицами и не давая раскрыться старым. Русские девушки? Удивительно красивые, при этом их красота не агрессивна, а женственна. В Петербурге на улице каждую минуту попадались потрясающие красавицы. Любимый город? Петербург оказался так же прекрасен, как Париж, надо непременно туда вернуться.
На его столе — фотография с Хиллари Клинтон, на которой Патрик выглядит куда более грузным, чем сейчас. Я говорю, как он прекрасно выглядит и как замечательно похудел, в ответ Демаршелье широко улыбается: «У меня был рак, знаете? Вот и похудел». Черт, конечно я знаю (надо же быть такой бестактной), что не так давно он прошел курс лечения и что болезнь, похоже, отступила. Но я потому и забыла об этом, что в Патрике нет даже намека на трагичность этой ситуации. Это все в прошлом, счастливо закончилось, а рассуждать о былом, тосковать по нему или о чем-то сожалеть Патрик не умеет.
— Как вы сами думаете, почему у вас самая длинная карьера в мире моды?
— Во-первых, я просто самый старый. Во-вторых, я очень много работаю. А в-третьих, я люблю жизнь.
Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.