На острие ножа
Рената Литвинова вспоминает, как стала участницей кровавой драмы в центре Москвы. А виной всему – пластическая хирургия
6 Января 2013

Она помнила, как за ужином опустила голову и задумалась, а он незлобиво потрепал ее за собравшуюся под подбородком складку и весело сказал: «Старушечка!» |
После этого дня такие незлобивые комментарии превратились в присказку и дежурный вздох перед тем, как закончить фразу или вообще день: «Стареешь, бабуля, толстеешь, провисла, пойди подтяни и отрежь, отсоси», — имелось в виду жир с боков и провислой шеи. |
По ночам в ванной она приподнимала руками свои пожившие щеки и горевала. Даже в лифте, если там было зеркало, хоть одну щеку, но она непременно натягивала вверх, возвращая ее назад, как когда-то, ну буквально пару лет назад! «А теперь все рухнуло», — думала она о своем лице, о своем животе, который никак не пропадал после усиленных качаний с беспощадным тренером. Живот и все эти проклятые отвислости жили своей отдельной жизнью, помимо ее усилий. Не помогало ничего: массажи слоновой костью и нефритом, прижигания лазерами и болючими вспышками. Она всматривалась в молодящихся подруг с надутыми неузнаваемыми лицами, на которых когда-то бывшие губы превращались в разрозненные вздутия, где низ и верх порою не сходились воедино... |
Она под прилепившейся в семейном кругу кличкой Бабуля коротала вечера, садясь исключительно против света и никогда не опуская голову, с бокалом анестезии — сначала шампанского, потом вина, потом коньяка. И не улыбаться, потому что отечные щеки закрывали глазам просмотр окрестностей почти наполовину. |
Однажды утром муж назвал ее алкоголичкой, она плакала, прижимая к щекам руки со вздутыми венами, и наблюдала, как он уже который раз за месяц переписывается с кем-то и прячет телефон, который раньше бросал без присмотра. Тихая драма обвислостей перешла в «удар судьбы ножом под сердце», как она выразилась, когда он ей сам показал в телефоне фотографию ужасно молодой и худой девушки, зачарованно обронив: «Посмотри, какая она аристократичная!» Взгляд у него был поплывший, как у всех влюбленных. Девушка на фото стояла у них дома — значит, он приводил ее к ним! |
Муж при этом полистал телефонное портфолио, восхищаясь каждой фотографией, потом сел с отрешенным видом на диван, подержал паузу и наконец сообщил: |
— Не знаю, что со мной происходит. Я должен побыть один. |
Она, сдерживаясь, чтобы спросить без рыданий, которые он так ненавидел, проговорила: |
— Ты любишь ее? |
Муж дернулся всем телом: |
— Не знаю. Я тебе позвоню. |
— Когда? |
— Не знаю. |
— Через неделю? |
— Не знаю. |
Когда она собрала свои вещи — было решено, что она уедет в свою дозамужнюю квартирку, — он продолжал неподвижно сидеть на диване. Он не поднялся, когда она, открыв дверь, сказала: «Я пошла...» Он даже не повернул головы. Она раньше не знала, что он умеет быть таким беспощадным. |
Когда она приехала ко мне, я и предположить не могла, что люди способны так рыдать — от подобных содроганий, неистовых и многочасовых, можно, наверно, умереть. Потом был многодневный запой. |
Они иногда созванивались с мужем, который продолжал «думать», а подруга моя вдруг решилась в один из трезвых дней себя омолодить! |
С дикого похмелья она уехала в первую попавшуюся клинику к очередной знаменитости по круговым подтяжкам. И в ту же ночь, никого не предупредив, кинулась в очередную необратимую трагедию — подвергла себя тюнингу на усмотрение хирурга-волшебника. |
Я вбежала к ней в палату, где она с обмотанным и вздутым, как после дикой драки, лицом прошептала, еще не отойдя от морфинов: «А, это ты... мне стало легче, я ничего не чувствую...» Может, этот жест отчаяния она совершила как акт самоубийства — так одна отвергнутая опустила обе руки в кипящую воду, другая — отстригла свою косу в кулак толщиной, причем обрилась налысо! Эта же себе отрезала лицо! |
Сказать, что хирург надругался над ней, — не сказать ничего! В пылу улучшений он зачем-то отрезал ей даже кончик носа, чего она никак не ожидала, а когда спросила: «Вы что, отрезали мне нос? Я же вас не просила!» — врач ответил: «Я ничего не отрезал», — и перестал брать трубку. |
И она так и осталась на этом конце провода — с типичным крошкой-носиком вместо своего прошлого, пусть большого, но благородного. |
— Да, — сказала она, — раньше у меня хотя бы был профиль, а сейчас нет ничего. |
Я тут же процитировала: |
— Женщина, прекрасная внутри и в профиль. |
— Нет, — ответила она. — Теперь только внутри. Что же теперь мне делать? — она схватилась руками за свое-несвое, правда, подтянутое лицо. |
— Не знаю, — промямлила я. — Носы вроде не наращивают... |
— И ты как он! Не знаю, не знаю... Как ты можешь отвечать как он! |
Муж приватизировал эту приставку и глагол. Я не могла больше при ней использовать эти два слова — «не знаю». Но у меня вырвалось опять: |
— Но я правда не знаю! |
— Как я теперь пойду к нему с таким лицом? |
— А он зовет? |
Помолчав, она с каменным лицом ответила: |
— Он? Не зовет. |
И я поняла, что опять ответила неправильно. |
Мы начали поиски врачей, которые могли бы вернуть «украденное лицо», носясь с фотографиями прошлых лет и жалобно глядя в нахмуренные лица иностранных и эсэнгэшных докторов. Я вспомнила случай из юности, когда сопровождала одну приятельницу-циркачку к пластическому хирургу — знойному грузину, который всю консультацию смотрел только на меня, хотя клиенткой была моя подружка. Та тряслась от страха, но была полна решимости переделать нос и нарастить подбородок, который у нее отсутствовал напрочь. Грузинский кудесник, выпуская нас из кабинета, сказал мне вслед: «Какой же у вас прекрасный профиль! Я его запомнил!» |
И что он сделал? Когда циркачке сняли повязки и она с довольной физиономией повернулась ко мне левым ухом — я вскрикнула! Он в точности повторил ей мой профиль! |
Забавной была реакция моей мамы, когда осчастливленная Лена, так ее звали, позвала нас на свое выступление, где крутила кольца. Фигура у нее была похожа на мою, рост тот же, белокожая блондинка, и вот она поворачивается к публике боком, и мама моя говорит: |
— Рената, я испугалась, подумав, что это ты там стоишь и крутишь кольца в шароварах! Зачем ты ей разрешила сделать твое лицо? |
Я не знала, что ответить, действительно, своеобразная кража имела место быть! Лена сорвала аплодисменты, и вообще ее судьба молниеносно стала меняться — она вышла замуж за известного иностранного актера и навек уехала из России, красивая и невиноватая. |
Решено было найти этого грузина. Он долго вздыхал, рассматривая пострадавшую подругу, но взялся за «тяжелый случай», не гарантируя «полного возврата». Подруга кинулась ему в ноги. |
— Спасите мою жизнь, верните мне лицо! — пронзительным шепотом произнесла она. |
— Ох, — только и ответил он. |
Неделя перед операцией, наверно, была для нее самой счастливой за последние полгода. Я наконец вспомнила, какой веселой она может быть: вся в надеждах и мечтах, хохотала, шутила и не пила! |
Недели через две после попытки «ретуши», как говорят французы, обещая отфотошопить снимки, мы нашли некоторые улучшения во внешности — нос стал едва длиннее, натяжение у рта ослабло и вернуло прежнюю мимику. Но это было все то же изувеченное первым хирургом лицо. Подруга дней на пять впала в депрессию, причем замечу, что она работала на важном посту, ежедневно ходила на работу, окруженная сочувствующими взглядами и пересудами. |
Еще через неделю она приехала ко мне прямо на съемки, на окраину Москвы. В перерыве я укрылась с ней в гримвагоне, где она вынула из сумочки бумажку. |
— Так-так, — изучая написанное, сказала она, — я тут дала задание, и вот его график передвижения... — она сунула мне бумажку поверх раскрытого сценария. |
Я вчиталась: «Приехал по адресу такому-то в 20:14, вышел из подъезда в 06:37... Аэропорт Шереметьево, улетел в Санкт-Петербург в 7:15...» — чья-то жизнь была расписана до мелочей: куда, с кем и во сколько. |
— Эта сволочь всегда оперирует по ночам, я хочу дождаться его, а ты... Ты будешь на стреме. |
— Это ты про кого? Какая такая сволочь? Их много, кто конкретно? |
— А тот, кто погубил мою жизнь, кто сделал меня несчастной идиоткой с отрезанным лицом, посмешищем для всех, и это, знаешь, оказалось неисправимо, — и она перевернула страницу. Там были фотографии того первого хирурга! Вот он вышел из своей больнички, вот он радостно ест макароны в кафе. |
— И заметь! — холодно добавила она. — Какой у него огромный и длинный нос, который не мешало бы ему подправить, не правда ли? Он его себе почему-то не отрезал, как мне. |
— Не отрезал, — повторила я, рассматривая мясистое лицо врага с действительно большим клювообразным носом. — А зачем тебе с ним встречаться? Он же вроде избегает. |
— Он не избежит! Хочу поговорить с ним, я говорила со своим, ну, психологом, он сказал, что мне надо выговориться! |
— У тебя есть психолог? |
— Не важно, мне надо выплеснуться, мне станет легче! |
— А когда ты собираешься выплескиваться? У меня съемки до ночи! — тревога охватила меня, я точно знала, что про психолога она мне наврала. |
— А это нам на руку, он как раз ночью и выходит! |
— Откуда выходит? |
— Какая тебе разница откуда. Все, я за тобой заеду! |
Она примчалась, разузнав, когда конец съемочного дня. Вид у нее был решительный. Впервые на своей памяти я увидела ее не на каблуках и в брюках! На голове шерстяная шапочка, как у всех киллеров на фотороботе. |
— Что ты удумала?! — заистерила я, когда наша машина по навигатору остановилась в незнакомом мне переулке и она заглушила мотор. |
— Ничего. Я просто поговорю с ним. |
— Да он тебя даже не узнает. Ты как маньяк. |
— Меня, знаешь ли, давно никто не узнает. Я привыкла. |
В засаде мы сидели где-то час, я уже задремала, когда грохнула дверь в подъезде напротив и часа в три ночи оттуда вышел наш ночной кудесник! Подруга в секунду выскочила, я за ней. Она перехватила его у самой машины. |
— Вы кто, женщина? — испуганно спросил он, заметно побелев лицом, но тут узнал меня. — А, здравствуйте! |
Мне ничего не оставалось, как тоже поздороваться. Повисла пауза. Он попытался отодвинуть мою подругу и протиснуться к дверце машины. И вдруг она выхватила нож, который предательски блеснул под фонарем, и махнула им по его носу! Он оказался чертовски реактивен и успел увести нос из-под замаха — только вскользь лезвие распороло ему ноздрю. Он взвыл и отпрыгнул на метр. |
— Давай же я подправлю тебе нос! — демоническим голосом заговорила моя подруга. — Давай я отхвачу тебе твой бренный отросток! |
И она прыгнула снова на него. Кудесник вышел из ступора и, прокричав «убивают!», понесся по переулку, явно метя на ярко освещенный проспект. Подруга за ним, а я — за ней, причитая: |
— Все-таки предупреждать надо! Куда вы? Подождите меня! |
Хирург оглянулся, даже остановился на миг на мой призыв, но, увидев надвигающуюся подругу с зажатым кинжалом в руке, продолжил свой бег, оглашая улицу телеграфными сообщениями: |
— Спасите! Помогите! SOS! |
Такой троицей мы выбежали на ярко освещенный проспект. Мимо проносились машины. Попадались даже одинокие прохожие. Был тот час в ночи, когда вот-вот начнет светать, но пока еще стоит темень хоть глаз выколи — час темных сил, которые мы невольно представляли, преследуя свою жертву. |
Кудесник с распоротым носом несся по тротуару, повизгивая прохожим, которых усматривал поблизости: |
— Спасите! Убивают! |
За что я люблю наш город — никто не нарушал нашего божественного концепта отмщения. План шел безо всяких помех, осторожные граждане просто ускоряли свой шаг, вежливо пропуская нас мимо себя. Одному из них моя подруга даже крикнула: |
— Лови! Лови! Он вор! |
На что прохожий вжался в стену дома, пропуская мимо нашу кавалькаду. |
Вопли светилы пластического надругательства потихоньку затихли, он стал экономить силы, явно сосредоточившись на беге. Зато подруга вошла в раж и радостно кричала в его ватную спину: |
— Сейчас я тебя омоложу навеки! Я жажду отхватить твой носик, не убегай же! |
И вот на слове «носик» боковым зрением я увидела, как между мной и подругой припарковывается милицейская машина и из нее прямо мне навстречу высаживается представитель правопорядка. Он даже козырнул мне, пришлось притормозить. Еле переводя дыхание, я заулыбалась, фамильярно схватив его за пуговицу. |
— Ой, не переживайте! — жеманно сказала я. — Мы тут выбежали... порепетировать, зерно роли поискать, пока город спит! Чтоб в рабочее время не мешать... — я не знала, как еще мне объяснить наше поведение. |
— Ой, это вы, Рената. Я сразу не узнал, а по голосу, по голосу... |
— Да, я, — и зажгла свою самую ослепительную улыбку. |
— Уж больно он кричал, вы передайте ему, чтоб он потише это зерно искал! |
— Я передам, непременно передам. А сейчас мне надо бежать! |
— Ох, творческие люди, я понимаю. |
— Вы самый добрый милиционер, встреченный мною! — похвалила я его. |
На этих словах он расплылся в улыбке, а я рванула за подругой — на моих глазах они скрывались за поворотом. В ту ночь судьба уберегла кудесника от мести — мы так и не догнали этого крупного, но довольно выносливого бегуна. |
Финал этой поучительной и драматичной истории все-таки радостный, хоть и не удалось отхватить нос этому сумаcшедшему улучшателю несчастных дам и он ускользнул от наказания. Реакция мужа на новое лицо моей подруги была самая непрогнозируемая — он, виня себя в этом происшествии, полный раскаяния и любви, вернулся к ней, обожая и жалея ее. Вместе они продолжают изыскания по поиску ее нового лица, выискивая по всему миру лучших врачей. И она все более и более отдаляется от себя прежней, но новая версия не так уж плоха. Лично я привыкла. Но не могу гарантировать, что подруга не вынашивает какой-то более изысканный план отмщения. Когда мы изредка вспоминаем наш бесславный пробег по Садовому кольцу, глаза ее вспыхивают дьявольской ненавистью и она тихо шепчет мне о некоем блюде, которое она подаст обязательно остывшим. |
Стиль: Olga Dunina. Прически: Leonardo Manetti/Community. Макияж: Benjamin Puckey/D+V. Маникюр: Jackie Saulsbery/De Facto. Модель: Siri Tollerod/DNA. Продюсеры: Anna Rystedt, Елена Серова. |

и станьте на шаг
ближе к профессионалам
мира моды
Спасибо! Первое письмо — скоро у вас на почте!