Анна Чиповская — о кино, славе и дурном вкусе

На краю света, на Сахалине — вот где я вживую впервые увидел актрису Чиповскую. В полумраке стрип-бара, где ночами отдыхали гости и участники Сахалинского фестиваля (Анна была членом жюри), она казалась не московской звездой, а прекрасной незнакомкой «из своих». Она была своей для всех: запросто болтала с главой жюри, классиком медитативного иранского артхауса Мохсменом Махмальбафом, с филлипинцем Лав Диасом, недавно получившим «Золотого леопарда» в Локарно. Весело пила просекко с молодыми кинокритиками. Ходила в вызывающе коротких юбках и все время смеялась своим низким взрослым смехом.

Также смеется и запросто ведет себя она и сейчас в Москве. Я спрашиваю ее про «Оттепель»: каково было три года назад проснуться знаменитой? Давит ли слава? «Настоящая слава — это все-таки про Голливуд. У такой славы есть бремя: люди не могут ни поесть спокойно, ни погулять. Такие супернародные артисты были у нас только в советском кино. Встретишь на улице Тихонова или Целиковскую, и все, мир остановился. А мы, русские актеры, избалованы нормальной жизнью. Только у Данилы Козловского, пожалуй, есть проблемы с девочками от двенадцати до девяносто трех лет». «Да, у нас вообще нет института кинозвезд», — соглашаюсь я, вспоминая бесконечные споры критиков о том, почему в России кастинг фильма никак не влияет на его сборы. «А института кино? — бьет в яблочко Чиповская. — Во всей моей фильмографии меня устраивают две-три картины. Думаю, причина в том, что у нас по большей части на всех стадиях кинопроизводства к работе относятся наплевательски. Поэтому, хоть мне и важен сценарий, сниматься я сейчас пойду туда, где есть горящие, увлеченные делом люди».

Не хочет ли она сняться в камерном арт-фильме? Анна отвечает не задумываясь: «Да! Вот Саша Яценко (звезда новой русской волны, его герой в «Оттепели» был безнадежно влюблен в героиню Чиповской. — Прим. Vogue) говорит, что наконец вырвался из артхаусного гетто, а я туда, наоборот, намереваюсь ворваться». Ворваться в чей фильм? Я ожидаю услышать имена лидера русских независимых Бориса Хлебникова или новоиспеченного режиссера Романа Волобуева, тем более что Аня спела для титров его «Холодного фронта» кавер на My Girl «Нирваны». «Я люблю и Хлебникова, и Бакурадзе, мне понравились «Слепые свидания» Левана Когуашвили. Но если сниматься, то у Сергея Тарамаева и Любови Львовой». Выбор радикальный, дуэт Львовой и Тарамаева, выстреливший арт-драмой «Зимний путь», — это натурально наш фон Триер. Их фильмы — тщательно структурированные истории запретных страстей. Их герои — любители Шуберта, роскоши и порока — всегда страдают, как в жестоких романсах, и движутся навстречу гибели. Я на секунду представляю Анну в сцене оргии или в вечернем платье, в позе Веры Холодной, ждущей конца света на идеально подстриженной лужайке, и интересуюсь, что именно ей нравится в таком декадентском кино. «Все! От шрифта титров и до цветовой гаммы. Видно, что люди серьезные, им уж точно не наплевать».

«На сцене вдруг обнаруживаешь, что можешь причинить боль другому и получить кайф. Значит, и это часть моего я».

Не зря на съемке Vogue из Чиповской сделали русскую Стейси Мартин, которая в триеровской «Нимфоманке» сверкала синяками на голых коленках. К чему-то подобному Анна и стремится. А пока играет главную роль в детективе Рената Давлетьярова «Чистое искусство», выходящем в июне в широкий прокат. В нем ее героине, юной фоторепортерше в худи и косухе, предстоит расследовать убийство своего бойфренда (его играет Петр Федоров), и все это на фоне полотен в духе абстрактного экспрессионизма. После «Оттепели» Анне вообще предлагают сплошь роли современных героинь вроде напарницы Евгения Миронова в фантастическом триллере «Вычислитель» или юной femme fatale в ромкоме «Без границ». А все потому, что Чиповская и есть сама современность. Невероятная витальность, блеск пристального внимания в огромных глазах и едва заметная, но располагающая расслабленность в пластике выдают в ней девушку, которая живет не в придуманном пластиковом мире, а здесь и сейчас. А ее фильмы, даже самые необязательные, доказывают, что она умеет играть на полутонах, на оттенках интонаций — умение очень нужное в русском киномейнстриме, небогатом на настоящие человеческие драмы. Театр сейчас привлекает Анну больше, чем кино. Семь лет, с тех пор как окончила Школу-студию МХАТ, она работает в «Табакерке» и именно тут, как считает сама, сыграла свои самые серьезные роли — в спектаклях Константина Богомолова «Год, когда я не родился» и «Волки и овцы».

«Театр — это истории живых людей, рассказанные живым языком, — поясняет актриса. — Европейский театр, конечно, отличается от нашего. И к такому, текстовому и очень рассудочному театру я равнодушна. У нас теперь считается, что, если любишь радикальные постановки Кастеллуччи, есть вкус, не любишь Кастеллуччи — позор. Мне непонятен такой подход. А вот другого экспериментатора, немца Томаса Остермайера я люблю, у него есть и голова, и сердце. У артиста и у режиссера должны быть оба эти органа. У Кости Богомолова они тоже есть».

Разговор вдруг становится серьезным. А как Анна, дочь актрисы и музыканта, ощущает суть актерской профессии? «Суть... Хм. Не знаю, — немного теряется она. — Я же стала играть, потому что мне с детства казалось, что это веселая профессия. Так и есть. И копаться в людях интересно. А ради чего... Наверное, чтобы разобраться в себе. Как можно знать, где твое «я»? Я — Аня, мне двадцать восемь лет, я живу в Москве. Но разве это определяет меня? Я узнаю себя через театр. Играя того или иного персонажа, вдруг обнаруживаешь у себя какие-то наклонности. И это удивительно! Я никогда не думала, что могу причинить человеку боль или получать кайф от конфликта. А недавно на сцене с большим удовольствием делала эти вещи. Значит, это тоже часть моего «я». «Но если не отключаться, можно и в психушку попасть, — Анна снова смеется. — Так что я помучаюсь, помучаюсь — и пойду чай пить. Или водку. Люблю лежать на диване с котом, он дворовый, зовут Куусинен, и с классным сериалом вроде «Винила». Или с книжкой. Я тут посмотрела «Игру на понижение» — драму про ипотечный кризис, мало что там поняла, но не сдалась и вот читаю «Долг: первые пять тысяч лет истории». Это фундаментальная работа американца Дэвида Гребера по истории человечества на стыке экономики, социологии и антропологии. Осилю — будет чем гордиться!»

Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.