«Хотите взять интервью у Кристи Терлингтон? — спросил у меня русский VOGUE. — Она стала лицом витаминов Imedeen и приезжает в Париж, чтобы их представить». Я в последнее время редко беру интервью, тем более у моделей. Но, услышав имя Кристи, не смогла отказаться. Так случилось, что именно ее лицо сыграло важную роль в моем сентиментальном воспитании.
Почти двадцать лет назад я впервые приехала в Америку — тогда это было все равно что прилететь на Марс. Жила в маленьком университетском городке, где в огромном супермаркете вместе с пластиковыми ведрами мороженого Rocky Road и невесомыми пакетами чипсов купила кипу неведомых мне глянцевых журналов.
Со страниц всех журналов на меня смотрело ее лицо. Если Америка была другой планетой, то эта девушка была, конечно, инопланетянкой, каким-то таинственным аватаром. Она не была привычной красавицей. Сложно сконструированное лицо с удлиненными чертами, вытянутые к вискам зеленоватые глаза, удивительные пухлые губы изогнутой формы, высокий лоб. Улыбка, обнажающая десны, была лучезарной, но мне не очень нравились фотографии, на которых она широко улыбалась. Мне казалось, что она должна быть меланхоличной, напоминать не о радостях жизни, а о вечности. Eternity — так и назывались самые знаменитые духи Calvin Klein, которые она тогда представляла. Рекламная кампания была черно-белой. В лице Кристи соединялись грусть, счастье, покой — ей каким-то чудом удавалось передать драгоценную хрупкость этой гармонии, а объектив Брюса Вебера ухватил эту магию момента.
Разумеется, я купила Eternity, наивно надеясь, что эту магию можно заключить во флакончик и что мне достанется ее частичка. Это были времена расцвета супермоделей — Линды, Наоми, Синди. Но Кристи для меня была вне конкуренции, девушкой из вечности.
И вот спустя двадцать лет я встречаю ее в одном из приемных залов парижского отеля George V. Издалека кажется, что она ничуть не изменилась — подтянутое золотистое тело в открытом черном платье, те же сияющие глаза, та же фантастическая улыбка, убранные назад волосы, аристократические руки с тонкими пальцами. Когда она приближается и протягивает мне руку, я вижу, что на ее лице много маленьких мимических морщинок. Даже если бы я не знала, что Кристи избегает пластической хирургии, уколов и прочих жестких методов ухода за собой, я бы это сразу поняла. Но эти морщинки ее ничуть не портят. Недавно мне попался старый французский Glamour с двадцатичетырехлетней Кристи на обложке, там она говорит: «Когда я улыбаюсь, у меня морщинки вокруг губ. Но это морщинки счастья». Морщинки счастья, прибавившиеся за двадцать лет, мгновенно перестаешь замечать — видишь только живую мимику, улыбку и те же инопланетные черты, которые меня когда-то заворожили.
Не удивительно, что именно Кристи Терлингтон выбрали лицом Imedeen — витаминов, обещающих изменить кожу изнутри, причем изменить с помощью исключительно натуральных ингредиентов. Кто еще, как не Кристи, ассоциируется со всем натуральным, природным, естественным? Перед тем как согласиться на этот контракт, Кристи настояла на том, чтобы самой пропить двухмесячный курс Imedeen.
— Увидев результат, я поняла: «О, я могу работать для этой компании, потому что я в это верю». Кожа стала более упругой, более живой, более гладкой. Она как будто оздоравливается изнутри, даже цвет ее меняется. Но, конечно, одних витаминов мало. Нужно еще правильно питаться, заниматься спортом, ну и просто стараться быть счастливой. Счастье — это баланс. И красота — тоже баланс.
Ну конечно. Баланс, гармония. Что еще может сказать девушка из вечности? Все знают, что она с юных лет занималась йогой, издала книгу, посвященную правилам выполнения основных асан, изучала восточную философию в Нью-Йоркском университете, несколько лет была вегетарианкой, запускала линию одежды для занятий йогой и натуральные средства для ухода за кожей. Перед интервью представители Imedeen просят меня не задавать вопросов про пластическую хирургию.
— Почему? Она ведь ничего с собой никогда не делала? — удивляюсь я.
— Именно поэтому. Кристи не хочет высказывать своего отношения к пластике. Это может больно задеть тех женщин, которые верят в хирургию и пытаются ее применять. Кристи считает, что это личное дело каждого.
На следующий день мы вновь встречаемся с моделью в люксе George V. На сей раз волосы у нее распущены, косметики совсем мало. Одета она в бледно-розовый свободный шелковый костюм, легкие туфли на каблуках комфортной высоты. Она отвечает охотно и подробно, много смеется, кажется очень открытой, теплой, внимательной. Накануне я взяла с собой на коктейль одиннадцатилетнюю дочку, и сейчас Кристи забрасывает меня вопросами о ней — у нее ведь тоже дочь почти того же возраста. Есть ли у моей дочки мобильный? Да? У всех детей во Франции есть? А они с мужем у себя в Нью-Йорке решили, что у их детей пока не будет. Пусть побудут детьми подольше: вот они взяли и договорились со всеми родителями в классе, что мобильных не будет ни у кого. И нет проблем! Впрочем, айпады у детей есть, но ими только дома можно пользоваться — и то понемногу. А давно моя дочка так вытянулась? Ее Грейс всего на год младше, но не такая высокая. И комплексов у нее пока совсем нет. Дай бог и не будет, она ведь так занята — уроки, спорт, подруги.
— Кстати, моя дочь просила задать вам вопрос: если бы вам снова было одиннадцать, выбрали бы вы ту же карьеру?
— Если честно, я вообще карьеру модели не выбирала. Наверное, все нынешние одиннадцатилетние девочки знают, что такое VOGUE. А я не знала даже, что такое журнал Seventeen, я была очень от этого далека — страстно увлекалась верховой ездой. Сейчас ею занимается моя Грейс, я часто смотрю, как она скачет, и вспоминаю, какое острое счастье при этом испытывала. Меня «открыли», когда мне было тринадцать или четырнадцать. Я согласилась, потому что подумала, что неплохо будет немного подзаработать. Ну и закрутилось.
Удивительно, но одна из самых прекрасных женщин мира уверяет, как, впрочем, и многие ослепительные супермодели, что в детстве не считала себя красивой, была слишком длинной, угловатой, неловкой. Не гадким утенком, конечно, но мальчикам нравились совсем другие девушки.
— Как всем высоким людям, мне нужно было привыкнуть к своему росту, к длинным рукам и ногам, научиться как бы заполнять свое тело, управлять им, перестать сутулиться. А в модной индустрии все сразу стали восхищаться именно тем, чего я стеснялась: «О, как вы трогательно двигаетесь!», «О, какая странная пластика!» Так что модельная карьера спасла меня от возможных комплексов и дала свободу.
— Вы называете работу модели свободой? Многие считают ее рабством, говорят о тяжелейшем давлении.
— Ну что вы! Какое же это рабство, какое давление? Для меня эта работа была удовольствием. Я всегда хотела путешествовать (у меня ведь папа был пилотом, а мама стюардессой в Pan Am, я с детства много летала), встречать ярких людей, открывать для себя что-то новое. И карьера модели мне как раз это позволила. На что жаловаться? Никогда не бывает скучно, вокруг красивые вещи, талантливые люди, экзотические места. Может быть, дело во мне, в моем к этому отношении. Если эта работа становилась трудной или грозила превратиться в рутину, я всегда могла взять паузу, заняться чем-то еще.
На пике своей карьеры Кристи поступила в университет, где никогда не пропускала занятий. В какой-то момент она активно занялась йогой, работала над книгой, основала бизнес, сняла документальный фильм No Woman, No Cry, посвященный сложностям родов и материнства в бедных странах.
— Мне повезло, что я смогла попробовать в жизни разные вещи, сделать как бы одновременно несколько карьер. Деньги дали мне свободу, а свобода — это главная роскошь, вы ведь можете не ограничивать себя чем-то одним. Я всегда могла отказаться от каких-то модельных предложений, чтобы заниматься тем, что мне в данный момент интереснее.
Последнее время Кристи снялась сразу в нескольких больших рекламных кампаниях. Например, снова работала над рекламой нижнего белья Calvin Klein с Марио Сорренти: «Ну это как в семью вернуться, сплошное удовольствие, разве это работа?!» Снялась в прошлом году для Prada: «Честно? У меня это вообще всего полдня заняло!» В этом году — для эффектной рекламы Missoni: «Я просто не могла отказаться, потому что фотографировала голландка Вивиан Сассен — она такая талантливая, не могла ее не поддержать, я всегда помогаю талантливым женщинам!»
Уверяет, что модные журналы почти не читает: «Разве что листаю их где-нибудь на приеме у врача или во время съемок». Но с подругами-супермоделями — Линдой, Амбер, Наоми — поддерживает связь, обменивается рождественскими открытками и встречается при случае: «Мы как одноклассницы или как родственницы, столько всего вместе пройдено!» Кристи называли the nice one, самой милой из супермоделей. И фотографы, и дизайнеры в один голос уверяли, что работать с ней было легче всех — никаких капризов, никаких пороков. Дисциплина, легкость, четкость, доброжелательность.
— Ну не знаю, мы все были профессионалами, — пожимает плечами Кристи. — Просто у всех разные характеры. В Наоми, например, много драмы. Не удивительно, что она прижилась в России, у вас ведь любят драму.
Драма — это, конечно, не про Кристи.
— Как вам удается поддерживать такой счастливый баланс?
— Я его сама создавала, работала над ним. Ничего само собой не дается. Я довольно рано открыла йогу, она мне помогла эту внутреннюю гармонию обрести. Я сейчас не каждый день занимаюсь, может быть, один-два раза в неделю, но философию йоги применяю ежедневно. И дети тоже занимаются йогой, они оба невероятно гибкие. Йога для них полезна — она учит успокаиваться и сосредотачиваться.
— Вы несколько лет не ели мяса, но потом отказались от вегетарианства. Почему?
— Когда я была беременна первым ребенком, то мне снова захотелось мяса. И я начала его есть, я не верю в жесткие запреты, я верю в умеренность, в способность прислушиваться к себе. У меня довольно сбалансированная диета, но я себе ни в чем не отказываю. Просто мне повезло — для меня здоровая еда вкуснее, чем нездоровая. И еще мне очень важно много спать, ничто так не восстанавливает силы и красоту. Это одна из причин, по которой я не думаю о третьем ребенке — он лишил бы меня сна, нарушил бы баланс.
— У вас есть любимая обложка VOGUE?
— Конечно! Это обложка, для которой Стивен Кляйн снял меня в йоговской асане. По тем временам это был смелый выбор со стороны Анны Винтур. Когда она нам сказала, что выбрала именно этот кадр, мы просто закричали: «Ура-а-а!»
Кристи уверяет, что в свои сорок пять чувствует себя более гармонично, чем в юности. Впрочем, несчастливой она себя никогда и не чувствовала. Просто с возрастом все части ее жизненного пазла начали складываться. Вышла замуж за актера и режиссера Эдварда Бернса (она носит его фамилию — Терлингтон-Бернс), родила сначала дочь, а потом сына. И даже неожиданные осложнения при первых родах (началось кровотечение) помогли ей обрести дело своей жизни — фонд помощи малоимущим будущим матерям.
— Я лежала в прекрасной клинике, у меня было много денег — и все равно со мной это случилось. Конечно, мне врачи помогли. А если бы у меня не было средств? Если бы в клинике не было необходимой аппаратуры? Что тогда?
Терлингтон основала благотворительный фонд Every Mother Counts («Важна каждая мама»), которому посвящает свое время и свою энергию. Много ездит по Африке и по Америке, читает лекции, выступает на симпозиумах, каждый день ходит на работу в свой небольшой офис. Она очень домашний человек, вечера предпочитает проводить дома, много готовит, много времени посвящает мужу и детям. Иногда берет детей с собой в путешествия: «Ведь если я не с ними, они должны понимать почему. Должны знать, чем именно я занимаюсь, должны видеть реальную жизнь». Снимает новый документальный фильм — снова о материнстве. Думает о новой книге, но пока откладывает — она ведь все всегда делает сама, без помощников, а значит, на это нужно время, которого пока нет. Даже читать удается в основном только в самолетах.
— У меня потрясающая жизнь. Я занимаюсь тем, что имеет смысл, что меняет жизнь людей. Я счастлива — и в работе, и в семье. Я делаю только то, что считаю нужным и что хочу делать.
— Вас узнают на улицах?
— Папарацци мной никогда особенно не интересовались. Никаких скандалов, разводов, романов. Сама вожу детей в школу, не наряжаюсь, косметикой почти не пользуюсь. Иногда люди подходят ко мне на улице, говорят, что откуда-то знают мое лицо, но не могут вспомнить, где они меня видели. Спрашивают: «Мы, случайно, не в одной школе учились?»
В инстаграме Кристи большая часть картинок и постов посвящена фонду, деловым поездкам и встречам. Но не только. Из ее не слишком пестрой ленты складывается картина счастливой гармоничной жизни. Сложными и даже трагическими проблемами она занимается с улыбкой и поразительной легкостью. Никаких нарциссических селфи, никакой суеты, никакого желания подменить реальную жизнь виртуальной. Вот редкий снимок с мужественным красавцем мужем — в ресторане в Трайбеке неподалеку от дома (они живут в просторном лофте). И подпись: «Мой главный ребенок/папочка». Вот печенье в виде сердечек — ну да, Валентинов день. Вот аппетитный салат нисуаз — «Вуаля!» Вот дети плещутся в море на закате — комментариев не требуется. Вот два пирога: с ревенем и с ягодами — «Какой выбрать?» Вот любимый французский бульдог. Вот фотография с Кэлвином Кляйном — «Разве можно забыть этого человека?» Вот фото с Амбер Валеттой — «Горжусь тобой, дорогая». Вот старая обложка Vogue — «Эх, лихие были девяностые!» Вот бутылка каберне из долины Напа — «Нельзя себе ни в чем отказывать». Вот разложенный на полу гигантский пазл с видом Нью-Йорка, который они собирают с детьми.
Конечно, пазл сложится. Он уже сложился. Для этого нужны терпение и внутренний покой. Какой-то душевный витамин, который, увы, не получится купить в аптеке и проглотить за завтраком, запив водой. Его надо добывать в недрах своей души. И это самый важный урок, который Кристи Терлингтон, девушка из вечности, смогла нам преподнести.
Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.
Фото: Patrick Demarchelier; ARTHUR ELGORT; STEVEN KLEIN; THE ADVERTISING ARCHIVES