«Когда старый мир рухнул, я оказался рядом, играя в этом свою собственную роль. Это было уродливо, глупо и смертельно опасно. Только по чистой случайности мои близкие выбрались из этого без особых потерь», — писал Блюменфельд в своих дневниках. Накануне прихода гитлеровцев человек, которого все чаще называют своим гуру сегодняшние тридцатилетние фотографы моды, вырвался из французского лагеря для перемещенных лиц и, сумев добыть у консула в Марселе американскую визу для своей семьи, отправился за океан тем самым маршрутом, про который снят фильм «Касабланка».
Бояться вступления нацистских войск в Париж у него были все основания: его растерли бы в пыль за опубликованный в 1934 году фотомонтаж. Он назывался «Лицо ужаса», на нем портрет Гитлера был смонтирован с черепом. Никто не знал еще, что работа вполне пророческая и фюрер в один прекрасный день действительно станет черепом из советского архива, но еврей Блюменфельд был записан в очередь на виселицу.
В Америку он ехал не никому не нужным европейским изгнанником, а известным в модных журналах фотографом. В 1936 году Сесил Битон устроил ему контракт с французским VOGUE, а серия Блюменфельда с манекенщицей Лизой Фонссагривз на Эйфелевой башне привела редакторов в восторг. Девушка стояла на краю бездны в развевающемся платье. Будущее современной фотографии висело на волоске — фотограф мог погубить не только съемку, не только красавицу модель, но и будущую жену Ричарда Аведона. Сейчас за такие смертельные кадры профсоюз отправил бы его в тюрьму. Но тогда нравы были попроще, а нервы покрепче.
В Нью-Йорке уже в 1944 году фотограф вступил в долгий и в общем-то счастливый союз с Condé Nast. Хотя, конечно, то и дело ворчал и ссорился с редакторами моды, считая, что ему не дают делать то, что хочется: «Мне казалось недопустимым, чтобы моими идеями, моими фотографиями манипулировали чужие руки, руки арт-директоров». Блюменфельд вообще не любил, когда им командуют. В 1917 году он дважды пытался дезертировать из кайзеровской армии. Во второй раз удалось, и он скрылся в Голландии.
Карьера фотографа была для него запасным вариантом. Начинал Блюменфельд как художник-дадаист и визионер. В своих воспоминаниях он пишет о знакомстве с лидером дадаистов Георгом Гроссом в послевоенном Берлине: «Молодой денди встал рядом со мной, расстегнул свои штаны в клеточку и струей мочи так точно обрисовал на стене мой профиль, что я вскрикнул от восхищения».
Но и без этой кинематографичной сцены для взрослых о влиянии Гросса говорит каждый из ранних рисунков и коллажей Блюменфельда, с которых начинается выставка в Москве. То же ощущение безобразия мира, те же типы — еврей в коричневом лапсердаке, инвалид войны на деревянной ноге, беременная девушка и стоящий посреди этого Чарли Чаплин. В общем, «мне хочется сойти с ума, когда с беременной женой идет безрукий в синема. Мне лиру ангел подает, мне мир прозрачен, как стекло, а он сейчас разинет рот пред идиотствами Шарло», как писал Ходасевич.
Немецким экспрессионизмом тогда переболели все — поэты, художники, скульпторы, кинорежиссеры. Немцы, итальянцы, французы, русские. Он кончился вместе с началом Третьего рейха, но Блюменфельд увез его эстетику с собой за океан и в победившей Америке стал с его помощью конструировать обложки для VOGUE. Его художественное прошлое будет потом лезть из каждой его американской работы.
Когда все люди с камерой ловили случайности, видя в этом профессиональную доблесть, Эрвин Блюменфельд не полагался на удачу. Рассматривая его портреты и автопортреты, что 1930-х, что 1950-х годов, видишь, что в каждом из них он использует некий жесткий, заранее заданный технический прием. Свои фотографии он режиссировал, отрисовывал и выклеивал за полвека до появления фотошопа. Для него привычно было поставить своего героя за ширму, снять отражение в кривом зеркале, осветить лицо снизу, как в каком-нибудь «Кабинете доктора Калигари». И это не только манера самой съемки — это бесконечная работа с негативом и с отпечатком. По отношению к своим снимкам он вел себя не как автор, а как безжалостный редактор. Накладывал негативы один на другой, экспонировал бумагу дважды и трижды, менял кадр и композицию, возвращался к снимкам, сделанным много лет назад. Например, свою серию ню 1930-х годов Блюменфельд превращает на страницах VOGUE 1950-х в фон для съемки женских туфелек. Эти работы, разумеется, тоже будут представлены на московской выставке.
Он будто заново учится фотографировать моду, но уже не поднимает модель на башню, а предпочитает методично работать в студии. Там, где одежда графична сама по себе, ему легко. Ясные силуэты овальных пальто или длинные черные платья Christian Dior вроде того, в котором в 1949 году ему позирует манекенщица Эвелин Трипп, Блюменфельду особенно удаются. Там, где идея костюма не очевидна, он иногда теряется. Ему скучно показывать вещи, приятнее иллюстрировать абстракцию, как на фото 1945 года «Поддержим Красный Крест». Поэтому иным зрителям в дюжине выставленных на Остоженке обложек замысел наверняка понравится больше, чем воплощение.
Возможно, Блюменфельд жалел, что не стал художником, но в мемуарах признал: «Моя настоящая биография началась с открытия магии химии, игры тени и света, наложения негатива и позитива».
Записки охотника
В Париже в Центре Помпиду 12 февраля открывается крупнейшая за последние годы ретроспектива величайшего репортажника XX века Анри Картье-Брессона. Объединив более трех сотен фотографий, киносъемок и архивных документов, кураторы выставки показывают главные события прошлого столетия: гражданскую войну в Испании, Вторую мировую и холодную войну (Картье-Брессон несколько раз путешествовал по СССР) – глазами фотографа, которого прозвали «оком века».
Считается, что именно Картье-Брессон одним щелчком свел на нет все усилия постановочной фотографии, кажущейся такой искусственной рядом с его рассчитанно-случайными кадрами. Он начинал вместе с сюрреалистами, но его творчество – не декоративный сюрреализм, а зафиксированное мгновение истинного сюра в реальной жизни. В умении выбирать момент «когда голова, глаз и сердце сошлись на одной линии прицела» ему не было равных, недаром он был не только фотографом, но и искусным стрелком – еще в 1920-е годы Жорж Брак научил его обращаться с луком.
Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.
Фото: ERWIN BLUMENFELD; GETTY IMAGES/FOTOBANK.COM; HENRI CARTIER-BRESSON