Павел Пепперштейн объясняет, откуда взялась мода на алые колдовские цветы

В данном рассказе будет коротко описано событие, возымевшее огромное влияние на жизнь множества людей. Впрочем, не станем скромничать — не только людей. Следует смело говорить о других существах. Животные, насекомые, растения. Особенно цветы. Цветы стали другими после того события, о котором пойдет речь. Ароматы усилились, воздействие нежных запахов, льющихся с изогнутых лепестков, сделалось еще более пьянящим, цветы превратились в микропланеты, охваченные сладостным безумием. Да, многое в мире изменилось после события, к описанию коего мы собираемся трепетно приступить. При этом влиятельное событие само по себе оказалось скромным, совершенно незаметным.

   Вначале, впрочем, стихотворение:           

Кровь ли, акварель или гранатовый сок.
Обрызгали в саду розовый песок?
Или просто девочка с тяжелым туеском,
Розовое платье с белым пояском.
В туесочке ягода зрела и темна,
И в лесочке девочка бродит дотемна.
Золотая шапка на воре горит,
Вор своей невесте тихо говорит:
«Ты, моя невеста, — словно соус песто,

             *Без твоей приправы жизнь полна отравы!»*                     
             *А невеста молча достает кинжал,*                     
             *Где-то толстый призрак скромно пробежал.*                     
             *Капелька блестящая украсила висок:*                     
             *Кровь ли, акварель или гранатовый сок?*

Собственно, событие, к описанию которого мы пытались вас подготовить, уже описано в стихотворении. Описание осторожное, нежно-окольное. Хотим сразу же отметить наличие «пружинки», упруго соединяющей два растительных мира: «сад» и «лесок». Девушка в розовом платье с белым пояском бродит в лесу дотемна. В саду она сбрасывает розовое платье, поскольку платье все равно растворилось бы на фоне розового песка. Но в стихотворении ни разу не упоминается кентавр. Событие, которому посвящен этот рассказ, случилось в Западном Берлине в 1988 году, незадолго до разрушения Стены. Западный Берлин тогда все еще оставался островным государством, где гнездились панки, турки, зубные врачи, художники и модники всех мастей, перенесенные сюда, на эту незабвенную территорию с особым статусом, словно бы по мановению зубной феи. Одним из этих экстравагантных модников был молодой англичанин, известный всем под прозвищем Чикен.

   Возможно, Чикен обладал и другими талантами, но запомнился он своей вытаращенной манерой одеваться. В отношении одежды он был яростным приверженцем принципа, который он именовал «принципом кентавра». Принцип прост: верхняя половина тела должна быть облачена в радикальном контрасте с нижней половиной. Если Чикен появлялся в элегантном смокинге, шелковой рубашке и дорогостоящем галстуке, то, ясное дело, ниже пояса на нем красовались грязные джинсы и тупорылые резиновые сапоги огородника. Ну и далее открывался бесконечный простор вариаций. Конечно, Чикен боготворил Чарли из фильмов Чаплина, который выше пояса был клерком, ниже пояса — бомжом. Будучи регулярным модным кентавром, Чикен основал в Кройцберге маленькую дизайнерскую студию «Юникорн», из чего следует, что в его мифологический облик был также инкорпорирован единорог. А где единорог, там и прекрасная дева...           

   У самой Стены, где старые трамвайные рельсы резко обрывались, срезанные бритвой холодной войны, ютилось гипнотическое заведение «Турецко-немецкое кафе». Здесь пили банановый сок, курили и играли в нарды. В этом холодном кафе Чикен как-то весенним деньком встретил русскую девушку по прозвищу Русалка. А как же? Кого еще он мог встретить и полюбить? Он воплощал в себе двойственность (кентавр), соответственно повстречалась ему иная двойственность (русалка). Все русские девушки, конечно же, русалки, а эту к тому же звали Аллочка (то есть Рус. Аллочка). Один рассказ Мамлеева начинается словами: «Это была девушка, сотканная из молочно-белой спермы...» Про Аллочку Бленскую тоже можно было сказать, что она соткана из молочно-белой спермы, но лишь от макушки до пояса, а ниже пупка она состояла скорее (так мнилось всем ее любовникам) из цветов моря — зеленоватых и нежных водорослей, из соленых чешуек, из скрипучих плавников, из волн морских, из летучих рыб, украшенных пенными орнаментами.

Кентавр полюбил Русалку необузданно, но... Впрочем, уместно ли тут «но»? Тем более что оно (это слово) и так встречается в концовке слова «необузданно». Как написал поэт, Кентавр и Русалка, сюжет этой песни тебе подсказала галлюцинация, Кентавр и Русалка, они, если честно, святая абстракция... Не станем срывать покров с интимной бюрократии британца и русской девчурки, однако случилось между ними то самое событие, о котором шла речь с самого начала. Было ли это просто любовное соитие или же эта парочка внезапно удостоилась аудиенции у хозяев аттракциона, застенчивых, но влиятельных богов даосского пантеона? Достаточно тех деталей, что уже известны читателю: Русалка была в розовом платье, затем его сбросила... Во саду ли, в огороде, где Чикен скрипел своими копытами, обутыми в сапоги огородника, либо в темном берлинском лесочке...

Каждое событие обладает своими каскадами и шлюзами, своими внутренними ускорениями и торможениями. Имелся и внутри данного события некий шлюз, принявший почти античную форму. Шлюз начинался с пустынной местности, по которой Кентавр скакал в своем первозданном облике, будучи наполовину конем, наполовину цыпленком. Затем его перебросило в берлинский садик, только это был садик не в земном, а в небесном Берлине, где некая девочка (в тот момент Кентавр был не в силах узнать Русалку) рисовала цветы акварелью. Она взмахнула кисточкой, которая сразу же превратилась в нож, — и с этого видоизменяющегося предмета серия рубиновых брызг хлынула на миры... Событие осталось тайной, скромной и незаметной тайной, зато последствия этого события, как мы уже говорили, оказались грандиозны. Вскоре рухнула Стена, и во всем мире обрушился принцип двойственности. Чикен осознал, что он был кентавром в теле другого кентавра — Берлина. Аллочка — что она была русалкой в теле другой гигантской русалки — Европы. Берлин перестал быть кентавром, Европа перестала быть русалкой. Единство брякнулось на Европу как снег на голову. Ароматы цветов сделались сильнее.

Чикен вернулся в Англию, получил наследство, разбогател, раздобрел, подобрел. Он уже не цыпленок и не кентавр, а сэр Уолтер Уинтерспун (Зимняя Ложка). Одевается с головы до ног в серый твид. Два раза неудачно покушался на собственную жизнь, а ныне пьет гранатовый сок, играет в боулинг, женился на чернокожей красавице. О нем можно сказать: он целует девочку ночами, огражден от мира ее смуглыми плечами. В клубе «Дервиш» вы можете встретить его румяное, счастливое лицо. Аллочка Бленская вернулась в Россию и вступила на путь добра. Помогает бедным, больным, а также здоровым и богатым. Она уже не русалка, а скорее ангел. В честь этой трансформации она заказала себе золотое платье под названием «Ангел, съевший русалку». Только цветы все безумствуют в садах, огородах, лесах.

*Цветы безумия, цветы краснее крови. * *Они как след болезненной любови. * *В них утопает то белянка, то смуглянка, * *Средь них теряется смущенная беглянка, * *И дева летняя, вдруг надкусив батончик, * *Среди цветов набросит капюшончик, * *Чтоб сделаться таинственным грибком, * *Что сам с собой отныне незнаком. * *Пускай британец любит русскую русалку, * *Но на экзамене не вытащить шпаргалку, * *А если вытащить из тухлого кармана, * *То в ней лишь мат и ругань капитана. * *И нет русалок, нет кентавров, * *Лишь млечный лабиринт и хохот минотавров, * *Но стены рухнут под давлением цветов. * Стань цветоедом — будешь вечно весел и здоров!

Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.

Фото: Txema YesTe