«Шанель придумала не просто маленькое черное платье или духи Chanel № 5, она придумала современную женщину. Коко — великий дизайнер моды и великий дизайнер людей, — голландский режиссер-кукольник Ульрике Кваде аккуратно подбирает слова, ведь про героиню ее нового спектакля, который она поставила вместе с норвежским хореографом Йо Стромгреном, сказано уже немало. — Жизнь Шанель — миф, и мы в него верим. Но нам хотелось из мифа сделать что-то человеческое».
На сцене темно. Откуда-то из глубины доносится сиплый голос. Следом появляется ворчащая голова старухи в шляпе. Проклинает скучных людей без фантазии. Картина меняется. Хрупкая фигурка в белом платье, короткая стрижка, испуганный взгляд — почти что Пьеро. Все это — Коко Шанель, и исполняет ее кукла. Точнее — куклы, на каждый возраст — по Мадемуазель. А иногда от нее остаются лишь части или вовсе тряпье. «Обычно я работаю с законченными куклами, чаще всего японскими. А в «Коко Шанель», например, есть сцены, где мы берем одежду, и она оживает. А зритель уже додумывает, представляет себе тело под этой одеждой, а в итоге и характер. Это и есть мода. И мне кажется, что это очень близко к тому, что делала сама Шанель», — объясняет Ульрике. Играть в традиционный кукольный театр ей совсем не интересно. Ее Ulrike Quade Company в Амстердаме — это визуальный театр: гибрид театра кукол, танца, физического театра и балетной сценографии. В марионетку она готова превратить любого персонажа — будь то Мадам Баттерфляй или Эдуард Лимонов.
Европейские театралы имя Кваде давно взяли на карандаш, в Россию же она едет впервые. Зато ее напарник Йо Стромгрен чувствует себя и в Москве, и в Петербурге как дома. А дома в Осло у него маленькая Россия: слушает на старых пластинках Вертинского да Герман и любовно вытирает пыль с матрешек. Со своей Jo Strømgren Kompani он неоднократно приезжал на московский фестиваль NET и даже выпустил премьеру «Эстрогена» в Пушкинском театре. Про нее как-то позабыли, а вот гомерически смешные памфлеты «Монастырь» и «Госпиталь» вспоминают до сих пор, хотя прошло уже десять лет. К слову, и Ульрике загорелась идеей работать с норвежским хореографом именно после «Госпиталя»: «Сколько поэзии и красоты было в его движении, столько же звериного и грубого было в эмоциях. Я такого никогда раньше не видела!»
Но одно дело — живые тела, и совсем другое — куклы. Не зря же у Стромгрена репутация самого изобретательного нонконформиста современного театра. В «Коко» фантазия Йо тоже не подвела: «Это физический спектакль. В постоянном движении находятся и пара танцовщиков, и актриса, и куклы, стулья, одежда. Движения отражают, что красиво, а что не очень». Самый красивый танцевальный дуэт звучит в унисон с освобождением женского тела от корсета — это кульминационная сцена спектакля. Кукла-Шанель деловито расплетает шнуровку и решительно выбрасывает отслуживший свое предмет гардероба.
Образы у Кваде и Стромгрена рождаются прямо на глазах у зрителей. «Есть сцена, где Мадемуазель — это только белая рубашка и шляпа, эта «кукла» скачет на лошади, а ноги лошади — это руки манекенов, — рассказывает Ульрике. — И все верят в эту иллюзию, и зритель видит Коко на лошади. И вдруг звонок, в повествование врывается реальная история: ей говорят, что Бой разбился на машине. И мы переносимся в историю: рубашка медленно падает на пол и становится просто рубашкой».
Впрочем, ждать от спектакля истории жизни Шанель не стоит. Узнаваемы лишь отдельные главы. «Коко» смотрится как фотоальбом или кинохроника: вот кадры из детства с монашками-наставницами, вот она с добрым другом-чудаком Жаном Кокто за бокальчиком вина в Париже 1930-х, вот с любовником — страстно целуются в темном баре «Ритца», вот щебечет по телефону с Черчиллем, вот она молодая, полная идей, а вот — в старости, когда эти идеи уже поставлены на коммерческие рельсы. «Мы хотели показать сложные этапы ее жизни, — продолжает Кваде. — Выбор, который приходилось ей делать». Стромгрен подхватывает: «И несмотря на неоднозначные поступки, я вижу симпатию зрителей по отношению к нашей Шанель».
По поводу использования исторических костюмов в «Коко Шанель» режиссеры долго спорили, но в итоге отказались от этой идеи. «Театр — такая штука, что на сцене все реальное выглядит иначе, не по-настоящему, — смеется Стромгрен. — Кукла в пиджаке Chanel — это кошмар!» «Хотя мы и не сотрудничали с Домом, кукла выглядит как настоящая Мадемуазель, дополняет Кваде. — Мы старались, чтобы внешний вид всех кукол соответствовал историческим персонажам. А сцена на показе — примерка, дефиле — это полностью стилизация. Обычные ткани мы обмотали вокруг тела, и они превратились в кутюрные платья».
Но по большому счету в спектакле в Chanel и одевать-то некого. Законченная кукла только одна, и появляется она всего дважды. Это маленькая копия пожилой Шанель — ворчливая мадам в шляпе, белой блузке, жакете, с жемчужной нитью вокруг шеи и тонким мундштуком в дряхлой руке. «Коко Шанель — это никак не Одри Тоту, — язвит Стромгрен. — Я этот фильм так и не осилил. Самый лучший материал — это ее интервью 1960-х годов. Она в них честная и настоящая».
В остальном же Мадемуазель — это постоянный процесс, деконструкция. Он собирается на наших глазах из отдельных конечностей, предметов и одежды. Даже задник не что иное, как гора платьев, в которую то и дело зарывается игрушечная Шанель. Театральная магия превращает кукол в тряпки и обратно. Костюм становится телом, а тело — марионеткой. «В этом сущность не только кукольного театра, но и современной моды, — резюмирует Кваде. — Такой, какой ее придумала великая Шанель».
И Йо Стромгрен, и Ульрике Кваде считаются театральными экспериментаторами. Они красиво рассуждают про модные театральные веяния — междисциплинарность, трансграничность, визуальность. Но вот удивительное дело: спектакль у этих новаторов получился более чем традиционный, он словно поставлен по заповедям Евгения Деммени — создателя первого в России театра марионеток. Стромгрен и Кваде рассказывают историю Шанель, а параллельно говорят и про саму сущность кукольного театра — советского, европейского, японского: про то, что он всегда трагичен и всегда смешон, что ему доступны все театральные формы и жанры. Он не подражает театру «человеческому», но в то же время, видя перед собой куклу, ты веришь в нее как в живое существо — сопереживаешь ей, осуждаешь ее, понимаешь и потом еще не раз возвращаешься к ней в мыслях.
Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.
Фото: Фото: Marc de Groot, Vogue Russia, Ноябрь 2017