«А вы знаете, что в 1960-е выкройки из парижского ателье Dior потоком шли в Москву? — директору Московского музея дизайна, тридцативосьмилетней москвичке Александре Саньковой не нужно задавать вопросы, чтобы начать интервью. Ей и самой не терпится рассказать о своей работе. — По этим эскизам отшивали коллекции, но не продавали, а оставляли в Минлегпроме, чтобы наши дизайнеры по ним учились. Видимо, французы из Dior так подготавливали почву для того чтобы, когда железный занавес падет, прийти к нам на рынок. Виктория Андреянова, которая попала на работу в это бюро в 1990 годы, поразилась их фантастическим архивам».
Речь про Специальное художественно-конструкторское бюро, которое в 1962 году создала при Министерстве легкой промышленности Алла Левашова, задумавшая наладить советское прет-а-порте: «В отличие от общесоюзного Дома моделей, который показывал коллекции, обшивал элиту, а для народа продавал выкройки на фабрики и не задумывался, что там в итоге сошьют, Левашова выбила себе в подчинение две фабрики и сама отслеживала весь процесс — от эскиза до готовой вещи».
Если модель продавалась хорошо, дизайнер получал премию. Прямо копировать Dior было невозможно: у советских и французских женщин разные фигуры, разная посадка, плюс в СССР не было таких тканей, и, наконец, парижские коллекции были слишком остромодные, их нужно было адаптировать для социалистической реальности. На фабриках Левашовой шили жакеты без воротника в духе Chanel, платья-трапеции изо льна и хлопка, украшая их искусственным жемчугом и кружевом, стеганые пальто из болоньи с вышивкой шнуром по подолу. «Даже халаты и пижамы выпускали. Левашова говорила, что, когда муж, придя домой, видит жену в цветастом байковом халате, это катастрофа. Красивый халат должен служить укреплению семьи».
Алла Левашова и ее бюро станут одними из главных героев стартующей в конце ноября выставки «Система дизайна в СССР». Площадкой для экспозиции будет двухэтажный Центр моды и дизайна D3, открывающийся во флигеле Всероссийского музея декоративно-прикладного и народного искусства на Делегатской.
Основанный в 2012 году и не имеющий собственного здания Московский музей дизайна в Европе знают лучше, чем у нас. Два года назад он участвовал в миланской «Экспо» с выставкой «Россия. Хлеб. Соль». А прошлой осенью получил главный приз Первой Лондонской биеннале за проект «Открывая Утопию: забытые архивы советского дизайна», посвященный ВНИИТЭ — Всесоюзному научно-исследовательскому институту технической эстетики. Именно он в 1960-е был центром дизайнерских инноваций, выводил страну в мировой авангард и создавал облик эпохи: от ракет и пассажирских поездов до товарных знаков.
«Самыми высокотехнологичными всегда были британцы, не зря у них первых произошла промышленная революция, — рассказывает Александра об особенностях национального дизайна. — Самые рукодельные — датчане. А у нас из-за огромных масштабов страны и вектора на индустриализацию проекты всегда были такие, как люди на улице: внутри добрые, а на лице написано «Не подходи — убью», — смеется Санькова. Эта суровость нашего стиля и поразила жюри в Лондоне, плюс масштабы замысла, конечно. К тому же сейчас от глобализма, универсального дизайна идет поворот к национальному, отсюда такой к нам интерес».
Санькова еще в Строгановке увлеклась организацией студенческих выставок, курировала культурные проекты в голландском посольстве, а этой весной помогала Третьяковке готовить проект про оттепель. «Мы придумали свой музей с друзьями-художниками, потому что на лекциях в Строгановке нам про советский дизайн рассказывали, а пойти и посмотреть было негде, — говорит Александра. — Я собирала графику. У друзей тоже были коллекции, мы решили их объединить и сделать передвижной музей в автобусе. С автобусом не вышло, но наши преподаватели и знакомые, дизайнеры и коллекционеры узнали о музее и отдавали нам вещи из своих архивов. И пошло-поехало».
«Система дизайна в СССР» — первая большая выставка Саньковой в столице после дебюта в Манеже в 2012-м. Послевоенный потребительский бум зародился в Америке и к началу 1960-х докатился до СССР. Впервые за десятилетия у населения появились деньги и возможность заняться обустройством быта. Чтобы обеспечить страну товарами, а заодно показать Западу, что мы умеем делать не только бомбы, Хрущев велел создать Институт технической эстетики. Более того, при каждом министерстве учреждалось художественно-конструкторское бюро, которое придумывало, как будет выглядеть продукция данной отрасли. «Это было прекрасное время: идеи художников оказались созвучны линии партии, а значит, их можно было реализовать. А под видом сувениров можно было выпустить самые прогрессивные вещи, такие, которые в массовое производство точно бы не пошли», — говорит Александра и показывает мне лампу-цветок с лепестками из гнутой меди.
Про работу дизайнерских институтов в разных областях промышленности на выставке будут рассказывать с помощью видео, архивных документов и собственно образцов продукции. Если эти образцы, конечно, появлялись, а не оставались эскизами и макетами, как такси с боковыми раздвижными дверьми, в которое спокойно влезала детская люлька-коляска, или придуманный в перестройку проект «умного» дома, где все устройства были объединены одним блоком управления и где были прототипы в том числе смарт-часов и очков вроде Google Glass. «Вечная проблема: хотели как лучше, получилось как всегда. Так и с авангардом 1920-х годов было, когда почти все проекты на бумаге остались. И в 1960-е та же история. Дизайнер придумал, а технологии, умения это воплотить не было».
Тем ценнее исключения вроде Левашовой, умевшей добиваться своего и доводить дело до конца. «Какой-нибудь завод просил ее разработать для рабочих спецодежду, а она говорила: «Хорошо, а вы отольете такие пуговицы, какие нам для жакетов нужны», — смеется Санькова. Вот только после смерти Левашовой в 1974 году деятельность бюро стала затухать, и теперь одна из самых сложных задач директора музея — раздобыть то, что сохранилось из созданных при СХКБ вещей.
Вообще работа в Музее дизайна сродни детективной. После перестройки здания институтов приватизировали, а архивы и прототипы выбрасывались или уничтожались, и теперь приходится по крупицам собирать остатки. Иногда они хранятся у наследников дизайнеров, а иногда заперты на складах, потому что новые владельцы зданий не придумали, что с ними делать. И Саньковой нужно проникнуть туда, прежде чем все окончательно погибнет.
Как еще собирается коллекция? Интернет-аукционы и распродажи. «Моя первая фантастическая удача, — сияет Александра и протягивает мне листочки с первыми фотоколлажами Родченко, где Ленин то выступает перед толпой, то гуляет за руку с мальчуганом. — Это раритет: такие издания есть у Третьяковки и лондонского Музея Виктории и Альберта, и я вот в интернете нашла. А сегодня не удержалась и платье купила, выпущенное к Олимпиаде-80: тут велосипедисты по подолу едут, разве можно было такое упустить?»
Самовар в виде амфоры Санькова принесла с барахолки в Измайлово. Модернистское красное кресло нашла на помойке и отреставрировала. «Мой семилетний сын Маттео (его папа итальянец) на днях ныл: «Хочу пистолет», а я ему: «Пойдем лучше в комиссионку». И он: «Ура!» Он там копии дореволюционных орденов покупает, а я вот вазочки купила латунные. Я всегда беру вещи знаковые, такие, которые являются дизайнерским прорывом или точно характеризуют эпоху». Глобальная задача — собрать коллекцию отечественного дизайна от авангарда до наших дней.
«Но вообще я уже так привыкла все покупать в винтажных магазинах и в интернете, что и за одеждой для себя в магазин почти не хожу, — смеется Александра. — Зачем платить за платье в стиле 1970-х, когда можно купить винтажное в десять раз дешевле, и ни у кого такого не будет. Мой папа-инженер шутит, что у нас, художников, одна одежда — черный мешок. И в общем он прав. Как-то на «Авито» купила черно-белое, похожее на телогрейку платье Nina Donis, надела один раз и решила: жалко такую красоту носить. Одним экспонатом в музее стало больше!»
Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.