Филипп Янковский бросил режиссуру, чтобы найти себя на экране и театральных подмостках

Неожиданно для всех он пошел по стопам отца
Филипп Янковский оставил режиссерское кресло чтобы вернуться к актерской профессии | Vogue

Гены — удивительная штука. Глядя на сорокасемилетнего Филиппа Янковского, вдруг на какое-то мгновение узнаешь в нем отца, всеми любимого киноартиста 1970–1980-х, слегка небрежного денди, готового стать выразителем печалей и проблем всего поколения. Но мгновение проходит — и Янковский снова оказывается Филиппом, а не Олегом. Человеком совсем иного, совсем своего обаяния и склада. Он будто примеряет харизму как маску, а потом сбрасывает ее, изменяя даже характерный, доставшийся по наследству голос. Этим летом на фестивале арт-фильмов «Зеркало» в Плесе мы с коллегами сидели в баре. Приходит распорядительница фестиваля с Филиппом, садятся за наш столик, он тут же с нашего позволения съедает полбатона хлеба с сыром и ветчиной — уникальная находка местных кулинаров, заказывает новый и весь вечер сидит с нами болтает. Когда все расходятся по отелям, кто-то вскользь упоминает: «Какой милый человек, а кто это?» Ни один из кинокритиков не узнал в Янковском Янковского, так он ловко затаил фамильные черты.

Позже, беседуя со мной у забора Дома-музея Левитана, Филипп отзывается о переходящей от отца к сыну харизме со скромной иронией: «Это все Ярмольник! Я на это внимания не обращаю, потому что это наша жизнь. А Леня и с папой дружил, и меня с детства знает, и моего сына — так что он все это помечает: кто на кого похож и кто кому что передал. И нам потом рассказывает».

В Плес, почти на родину Андрея Тарковского, Янковского занесло неслучайно: его самая первая роль, сыгранная в пятилетнем возрасте, была именно в «Зеркале», и накануне Филипп выступал на открытии вдохновленного им фестиваля. «Я же с мамой (актрисой Людмилой Зориной. — Прим. Vogue) был в этой деревне и на подготовке, и на съемках фильма, — вспоминает он. — Помню, что Тарковский относился ко мне очень серьезно. С ребенком, как правило, тяжело работать, но он нашел подход, и я снимался с огромным энтузиазмом. А так воспоминания, конечно, уже стираются... Но Тарковский, я уверен, сыграл важную роль в становлении меня как артиста, режиссера, человека. Я это сам, наверное, еще не до конца осознал», — внезапно сбивает пафос Янковский и улыбается.

Дело в том, что у него есть мечта — сыграть Андрея Тарковского. «Ну не его самого, а, скорее, персонажа-режиссера, вдохновленного этой фигурой». Тем более что Филипп, отрасти он усы, будет весьма похож на Тарковского, а среди вроде бы померкнувших детских воспоминаний есть и очень точные. «Все медленные сцены течения воды в его фильмах — это же не просто формальный прием, — поясняет Янковский. — Он, правда, таким и был: рассказывает что-то, а потом замолкает, пристально вглядываясь в пламя костра или облака. Для него вот это течение времени было непосредственным жизненным опытом».

Проведя двухтысячные в режиссерском кресле и став одним из самых успешных режиссеров мейнстрима, работающим с лучшими сценаристами (Геннадий Островский, Алексей Мизгирев) и актерами-звездами, от Константина Хабенского до человека-горы, боксера Валуева, Янковский резко сменил специализацию. Он вернулся к тому, с чего начинал, — актерской игре. Причем не только к игре в кино и сериалах — это дело Филипп никогда не бросал, например, осенью он играет Евгения Евтушенко в экранизации «Таинственной страсти» Василия Аксенова на Первом канале, — но и, что важнее и интереснее, игре на сцене. Янковский-актер стал открытием МХТ. Его неожиданно мощное появление в одной из громких постановок Константина Богомолова «Карамазовы» было несколько приглушено скандалом вокруг самого спектакля. В новом сезоне у Филиппа еще одна главная роль — в спектакле Виктора Рыжакова Dreamworks по пьесе Ивана Вырыпаева. И это идеальная перемена тональности после жестких, если не жестоких «Карамазовых» с их бесовщиной и безысходностью. Собственно, вся пьеса Вырыпаева посвящена истории борьбы героя Янковского со скорбью, нарциссизмом и упадничеством. Сам актер описывает Dreamworks так: «Пьеса — про поиск любви, про понимание ценности, глубины и смысла любви. В ней нет особых примет времени, и все же она о сегодняшнем дне — и, как вырыпаевские пьесы вообще, она располагает к поиску. Иной материал этого не позволяет: в »Карамазовых» жесткая схема, мы внутри нее развиваемся, но ничего не меняем, потому что уже все сделано. Это режиссура Богомолова. А Рыжаков ведет нас к тому, чтобы играть в разных слоях, в разных регистрах, где-то даже подчеркнуть своей игрой сам факт игры. Это фронтальный театр, как и у Богомолова, — то есть я все это могу сыграть вот здесь перед вами, и никакие декорации мне не нужны. Сейчас на острие немецкий театр, в котором фронтальная мизансцена — основной прием, и режиссеры теперь видят актера только стоящим на краю сцены и говорящим в зал. Прием, конечно, не новый, но интересный и сложный».

Со стороны этот карьерный вираж кажется необъяснимым. Янковский был состоявшимся режиссером не только с хорошим бокс-офисом, но и с последовательной фильмографией. По его фильмам вполне можно судить о трендах и проблемах российского кинематографа десятилетия. Начав с кино в жанре «дольче вита» («В движении»), Филипп продолжал поиски современного героя в каждом следующем фильме. И вместе со всем русским кино двухтысячных терял его, едва найдя. Говорливый консерватор Фандорин («Статский советник») уступил место почти бессловесному герою Ткаченко из «Меченосца», а там уже недалеко было и до потерявшего память и себя боксера из «Каменной башки». Настоящее отказывалось быть пойманным даже режиссерами ультрареалистического направления вроде Бакура Бакурадзе, по неслучайному совпадению снявшего в тот же год «Шультес» — тоже про человека с амнезией.

При этом, теряя героя времени, Янковский постепенно находил себя самого. Если в «Движении» и «Статском советнике» он явно пребывал под давлением тоталитарного сценария, то уже в «Меченосце» выглядел полноправным автором, наполняющим действие эстетской, глянцевой визуальностью.

Впрочем, Янковский и тут скромен в самооценке: «Я не режиссер авторского кино, как, например, Вуди Аллен, который сам и пишет, и снимает. Я вижу себя скорее человеком, адаптирующим чей-то замысел, экранизирующим чужой роман. И как режиссеру мне хотелось бы работать с материалом, к которому прямо душа лежит. Короче, мне там стало тесновато. А я по первому образованию актер. К тому же постановка фильма занимает у режиссера примерно год. А у артиста время проходит более плодотворно, можно за этот срок больше успеть».

В девяностые, когда Филипп был символом золотой молодежи, о рабочей скромности никто и не подозревал. Со стороны казалось, что за его карьерой режиссера стоит удача, эго, драйв, родительские связи наконец, но никак не ремесленный труд. Тот худой ироничный парень в бейсболке — и Митя Карамазов? Нет, тогда Янковского можно было представить хозяином ночного клуба, начальником киностудии, но не актером МХТ. Собственно, другие дети великих пошли по тому пути: Федор Бондарчук стал генералом российского кино, Антон Табаков — ресторатором. А Янковский остался верен профессии, причем без лишнего пафоса. Что все-таки значит принадлежать к актерской династии? И можно ли передать другому свой, вроде бы сугубо личный, актерский опыт? «Конечно, можно. Так же, как потомственный пекарь передает детям тонкости ремесла, мы с Оксаной передаем сыну наш опыт — профессиональный и человеческий. Мы помогаем, когда он спрашивает совета, и я счастлив, что Иван нас правильно понимает и использует все, что мы в него вкладывали. Гены, конечно, еще никто не отменял, но его подход к работе, то, как Иван спокойно и методично развивается, — видно, что актер он прекрасно обученный. И дочь Лиза у нас тоже актриса, талантливая девочка! Учится в ГИТИСе. Вроде все слава богу».

Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.

Фото: Слава Филиппов