«Oпаздываете? Не страшно, парижские пробки, понимаю. Вопросы про личную жизнь? Буду вам признателен, если бы мы смогли их оставить в стороне...» Звезда мирового балета Фридеман Фогель говорит как танцует: что ни фраза, то связка идеально выверенных, гармонично выстроенных слов. Невероятно, но ему уже тридцать семь — этому приветливому юноше с открытым взглядом, спокойным голосом и мягкими, как его кошачьи глиссады, интонациями. В жизни ему все дается так же легко, как на сцене. «Принц — мое естественное состояние, — не без самоиронии отвечает Фридеман. — Но совсем не обязательно быть глупым принцем, можно быть поэтичным». Он из таких.
В Париж, где мы встречаемся, Фогеля занесло всего на день. Уже завтра он упорхнет в Рим, оттуда перелетит в Нью-Йорк, а там рукой подать до Токио. Есть надежда, что в конце весны он заглянет и в Москву — станцевать на сцене Музыкального театра имени Станиславского. Недаром же его фамилия с немецкого переводится как «птица». «Не могу танцевать все время на одной сцене, начинается клаустрофобия», — смеется танцовщик. Как однажды точно подметил историк балета Вадим Гаевский: «Мечта об абсолютной свободе — профессиональная болезнь балетного артиста». Cегодня она принимает масштаб эпидемии. Фридеман Фогель, Роберто Болле, Марсело Гомес, Дэвид Холберг, Сергей Полунин, Полина Семионова, Наталья Осипова и еще с десяток премьеров-красавцев и прим-красавиц рассекают по сценам мировых театров, украшая собой афиши балетных фестивалей и гала. Границ для них давно не существует, кабала театральных контрактов им неведома.
Пятый и самый младший из сыновей, Фридеман пошел по проторенной дорожке. Один из братьев танцевал в Штутгартском балете, что и определило выбор будущей профессии. «Ему было сложнее, — объясняет он. — Это в России балетный артист на особом положении, а в Германии у нашей профессии нет такого престижа. Мечтать стать танцовщиком для мальчика несколько странно. Но я смотрел на брата и хотел танцевать». Фогель начинал в местной Школе Джона Крэнко. Все, что связано с танцем в Штутгарте, носит имя этого хореографа, который в 1960-х не просто вывел провинциальный тихий немецкий город на мировую балетную сцену, но и выпустил из-под своего крыла лучших современных постановщиков — Джона Ноймайера, Иржи Килиана, Уильяма Форсайта. «Родители перестраховались, отдали меня поближе к дому — вдруг передумаю! Единственное, о чем я жалею в своей карьере, — так это то, что не поехал учиться в Санкт-Петербург, потому что Вагановской школе в мире нет равных», — признается танцовщик.
Воплощением русской школы для Фридемана стала балерина Марика Безобразова. Знаменитая хозяйка Академии балета Монте-Карло сразу положила глаз на одаренного пятнадцатилетнего немца, который выиграл стипендию королевской семьи. Он ехал на летнюю стажировку, а задержался на три года.
За это время Безобразова — самая светская из всех балетных директрис, добрая подруга Рудольфа Нуреева и всего клана Гримальди — выучила юношу держаться по-королевски не только на сцене, но и в обществе, поэтому сегодня он желанный гость на светских раутах от Нью-Йорка до Москвы. «У нее был особый взгляд, это сильная и властная женщина, — вспоминает Фогель. — Она была моим учителем и в балетном классе, и в жизни. Как вести себя с коллегами, как ухаживать за собой, как быть независимым, как поддерживать беседу — всему этому меня научила Марика. У нее на ужинах собирался весь высший свет Монако. Часто бывала, например, принцесса Каролина. Но она никогда не акцентировала на этом внимание, а просто говорила: «Будут гости, давай накрывать на стол». И я — мальчишка — сидел с ними рядом, наблюдая за этим увлекательнейшим спектаклем».
«ЕГО ТЕЛО МОЖЕТ БЕЗ АКЦЕНТА ИЗЪЯСНЯТЬСЯ И СЛОЖНЫМИ ШИФРАМИ ИНТЕЛЛЕКТУАЛА СИДИ ЛАРБИ ШЕРКАУИ, И ЗВЕРИНЫМ ЯЗЫКОВ ИНСТИНКТОВ МАРКО ГЕККЕ. «ЗАГОНЯТЬ АРТИСТА В РАМКИ ОДНОГО АМПЛУА НЕПРАВИЛЬНО».
Но к разочарованию Безобразовой и своих сановных почитателей остаться в труппе Балета Монте-Карло Фридеман не пожелал. За год до окончания академии он уже подписал контракт со Штутгартским балетом. «Я вырос на репертуаре Джона Крэнко. Мне хотелось вернуться домой и все станцевать», — объясняет танцовщик свой выбор. «Все» — это золотой фонд Крэнко, балетные блокбастеры, сложносочиненные психологические драмы от «Ромео и Джульетты» до «Онегина».
Как и для любого балетного юнца, поначалу для него нашлось место только на скамейке запасных. Впрочем, просидел он там недолго. Уже в девятнадцать Фогель получил свою первую большую партию — графа Альберта в «Жизели». Романтичный облик юноши пришелся весьма кстати. А репетировал опять же с русской — бывшей солисткой Большого театра Валентиной Савиной, любимой ученицей Ольги Лепешинской. «Это один из главных спектаклей в моей карьере, и я по-прежнему его очень люблю», — признается премьер. И не надоело? «Что вы?! Главное — почаще менять партнерш, — смеется Фогель. — Мне нужно чувствовать возбуждение первого спектакля, каждый раз влюбляться в балерину, держать ее руку, забывая о движениях. Если хотите, это как первая ночь».
И провести ее с ним не прочь лучшие мировые примы — Диана Вишнева, Полина Семионова, Светлана Захарова, Алина Кожокару, Мари-Аньес Жило, Орели Дюпон. Фогель — партнер не просто красивый, но надежный и внимательный, который никогда не будет тянуть одеяло на себя. Таким не отказывают.
Еще один его козырь — в его универсальности. Сегодня он танцует высокомерного Онегина, завтра добродушного Ленского. С бежаровского экспрессивного «Болеро» легко переключается на холодные коды In the Middle... Уильяма Форсайта. Его тело может без акцента изъясняться и сложными шифрами интеллектуала Сиди Ларби Шеркауи, и звериным языком инстинктов Марко Гекке. «Загонять артиста в рамки одного амплуа неправильно, — говорит танцовщик. — Иногда думаешь: нет, не твое... Какой, например, из меня Спартак?! Но если предложат станцевать, не откажусь».
Фогель — перфекционист, поэтому к его танцу ни один критик носа не подточит. При росте метр девяносто — совершенная чистота линий и техники. Вышколенные, безупречные позы. Исконно немецкая дисциплина и пунктуальность на сцене, а его высоченному арабеску, который он выстраивает с идеально прямой спиной и мягкой стопой-птичкой, позавидует любая прима-балерина. Впрочем, Фридеман понимает, что век балетного артиста недолог, и пусть сегодня он находится в превосходной форме, сохраняя юношеский запал и в облике, и в манере исполнения, через пару лет о Ромео уже можно забыть. Куда дальше? «Ставить — это не для меня. А вот руководить балетной труппой я, пожалуй, хотел бы».
«Мы такие же люди, как и все», — из интервью в интервью твердят балетные артисты. Фридеман Фогель не исключение. На вопрос, есть ли жизнь вне балета, он было начинает бодро рассказывать что-то про ужины с друзьями в Штутгарте, про походы в кино и ночные клубы, про увлечение хайкингом, на которое никогда нет времени, потом вдруг замолкает и словно признается сам себе: «Но по большому счету балет — это вся моя жизнь. Все завязано на работе, и я этим счастлив. Мне не нужны дополнительные стимулы или мотивации, не нужны каникулы. Лежать на пляже где-нибудь на Мальдивах? Боже упаси! Для меня это пытка, а не отдых!»
«КАК НЕ УСТАТЬ ОТ РОЛЕЙ ПРИНЦЕВ? ГЛАВНОЕ — ЧАЩЕ МЕНЯТЬ ПАРТНЕРШ. НУЖНО КАЖДЫЙ РАЗ ВЛЮБЛЯТЬСЯ В БАЛЕРИНУ, ДЕРЖАТЬ ЕЕ ЗА РУКУ, ЗАБЫВАЯ О ДВИЖЕНИЯХ. ЭТО КАК ПЕРВАЯ НОЧЬ».
Не ужился с балетом и его небольшой бизнес. Лет десять назад в Штутгарте вместе с другом, танцовщиком Томасом Лемпертцем, он создал марку женской одежды Goldknopf. «Идея заключалась в том, чтобы перенести сценические костюмы в повседневную жизнь. Я придумывал вечерние платья по мотивам балетов, подбирал артистические аксессуары — колье и браслеты из жемчуга. Получалось красиво. Но из-за моих разъездов магазин, увы, пришлось продать».
Хотя шили они для женщин, Фогель и сам любитель нарядиться. На сцене его фавориты — черное трико и черный фрак Онегина: «Простой, но сколько в нем элегантности! Каждый раз после спектакля не хочется его снимать. Не то что доспехи из «Раймонды». Жарко, тяжело — хуже не придумаешь!» В жизни же у него сейчас период Gucci. «Алессандро Микеле взял курс на шестидесятые-семидесятые, и мне это нравится: костюмы, цвета, настроение. Хоть сейчас в клуб или на званый ужин, вот только скоро опять самолет».
