Я читаю бумажный, поскольку подписана на него много лет, но он уже есть «таблеточного формата» для айпада. Кратко: свежий номер дорогого моему сердцу журнала ПОЛНОСТЬЮ посвящен еде. Там есть история про корнеплоды, есть про борщ, про тюрбо и про рождественский пудинг (все разных авторов). Есть даже рассказ классика Доктороу «Ассимиляция». И роскошная история про Эприл Блумфельд (Апрель, вот это имя для девочки!) и как она готовит бургеры. Как королева.
UPD через два дня: никогда еще, начиная с мая, друзья мои, вы не были так молчаливы и грустны. Вы не читаете "Нью-Йоркер"? Вы не читаете про еду в "Нью-йоркере"? Вы вообще не читаете про еду? Вы просто любите еду? готовите? хотите услышать о новых ресторанах? Хотите открыть собственный? Хотите узнать, как можно открыть и закрыть кафе, как это сделал "Писатель года" по версии журнала GQ Михаил Идов (о чем и написал веселую и печальную книгу "Кофемолка") ?
Что бы вас заставило взяться за перо, как говорили в докомпьютерную эру?
А рассказы в журнале от 22 ноября были меж тем достойны нашего внимания. Александар Хемон писал там, как его предки по отцовской линии оставили Галицию и стали жить в Боснии, постоянно варя борщ по безупречному рецепту, которого ранее не знали в той местности. Он и среди родственников-то переходил из уст в уста, как песня, "которую учишь напевая".
Комитет тетушек во главе с бабушкой (иногда, да-да, напевая) начинал готовить с утра. Нарезали многочисленные овощи, включая свеклу, затем "немилосердно кипятили их в дровяной печи инфернально жаркой кухни." Лук, кабачки, перцы, бобы, картофель и как минимум один вид мяса (по неясной причине, правда, никогда тем мясом не была курица). Никто из родственников, пишет дальше автор, не знал, что точно должно быть в борще, но сходились на том, что без свеклы, укропа и уксуса никак. Количества и пропорции менялись, условно говоря, от певца к певцу.
Как бы ни готовился борщ, есть его всегда было событием. И никогда не скучно. Перед взглядом автора представала его бабушка, которая тащила огромную кастрюлю на длинный деревянный стол, и капельки пота, падая в огнедышащее нутро, довершали таинство создания идеальной еды. Народу было столько, что ели по очереди. Однажды автор насчитал 47 родственников.
И дальше, дальше: о том, что борщ всегда был никак не деликатесом, нет, а был призван накормить и вселить уверенность, что ты доживешь до конца длинного трудового дня в поле. Что выпивать к борщу не нужно было нечего: идеальный борщ не допускает дополнений. Он, как пишет Хемон, "is what life should be but never is".
Много позже, в Чикаго, горюя от одиночества, Хемон, презрев тамошние жидкие свекольные супы украинских ресторанов, пытался реконструировать тот самый божественный борщ из детства. Сварил, питался им неделю (или две). Но борщу не хватало полшага до божественного состояния, одного тайного ингредиента. К тому же нет ничего более жалкого, чем поедать безупречный борщ в одиночку.
Тем самым секретным добавлением к рецепту была большая голодная семья, выживавшая сообща, пишет в своем маленьком и идеально приготовленном эссе автор.
И это только один из текстов New Yorker от 22 ноября.
Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.