Исследователь моды Тим Ильясов рассказал, о чем поэт говорил в интервью американскому Vogue в 1972 году и почему партийное руководство осуждало его стиль не только в творчестве, но и в одежде.
Опасная водолазка
1963 год, январь. Оттепель постепенно схлопывается. Все началось с разгрома художников в Манеже месяцем ранее, когда Хрущев, увидев абстрактное искусство, кричал «Педерасты» и требовал все запретить. На большом собрании громили молодых литераторов, самых популярных, знаменитых, свободных: Аксенова, Евтушенко, Рождественского, Вознесенского. В чем их обвиняли? Обвиняющие и сами не могли сформулировать, обвиняли просто в том, что они были. Не зная, к чему прицепиться, ревущий зал, заведенный Хрущевым, начал распекать Вознесенского за внешний вид. Ему досталось за водолазку. Страшное нарушение устоев, прийти в Кремль не в белой рубашке и галстуке грязного оттенка, а в водолазке! Впрочем, кричать было уже бесполезно. Именно с оттепельных героев в СССР появилось понятие стиля для мужчин: солнцезащитные очки в роговых оправах, плащи болонья, вельветовые пиджаки, модные кардиганы и свитеры, водолазки, узорчатые шарфы, нейлоновые рубашки — мужчины захотели хорошо и модно одеваться.
Молодые литераторы оказались для своего времени, как мы сказали бы сейчас, лидерами мнений. Им подражали, их стиль копировали. И это казалось особенно опасным партийным лидерам: героями молодежи стали не рабочие и крестьяне, а богемные поэты в модных пиджаках. Вознесенского заклеймили «модным поэтом». Формулировка в советских реалиях казалась оскорбительной, но ведь он действительно был и модным (в смысле — популярным), и модно одетым.
Убирайтесь вон, господин Вознесенский!
Вознесенский был «экспортным» советским поэтом, его знали и активно читали за рубежом и, что совсем не укладывается в советские реалии, издавали в США. Вознесенский выступал за океаном не реже чем Большой театр. Он дружил с поэтом-битником Алленом, был другом семьи драматурга и третьего мужа Мэрилин Монро Артура Миллера, и, собственно, с самой Мэрилин, он, разумеется, тоже был знаком и даже запечатлел ее образ в стихах.
Впрочем, американские связи Вознесенского в начале шестидесятых, с одной стороны, были позволены властью, с другой же стороны, навлекали на поэта перманентный гнев. Хрущев даже предлагал Вознесенскому получить паспорт: «И езжайте, езжайте к чертовой бабушке. Убирайтесь вон, господин Вознесенский, к своим хозяевам!» Поэт был признан властью в семидесятых, начал широко издаваться и гастролировать уже без риска быть подвергнутым остракизму.
Вознесенский в Vogue
В 1972 году Вознесенский встретился c Ольгой Карлайл для интервью Vogue. Ольга —представительница второго поколения русской эмиграции, они с Андреем почти ровесники, только Ольга родилась в Париже. По отцу она внучка писателя Леонида Андреева, по матери происходила из семьи лидера эсеров Виктора Чернова. С 1951 года семья жила в США, где Ольга писала для крупнейших журналов и переводила Достоевского, Мандельштама и, наконец, Солженицына. В семидесятых Ольга Карлайл сотрудничала с Vogue. С Вознесенским она познакомилась за десять лет до этого интервью, в 1961-м, когда он впервые приехал в Штаты. Тогда он был уже невероятно популярным поэтом в СССР, где собирал стадионы вместе с Евгением Евтушенко, Беллой Ахмадулиной, Робертом Рождественским, в США же его только предстояло открыть. Теперь, в 1972-м, он прибыл с шестинедельным турне, ему тридцать восемь лет и он знаменит на весь мир.
Встреча проходит в нью-йоркском отеле «Пиккадилли». Вознесенский голоден, поэт заказывает обед по телефону: «Бараньи отбивные и фрукты! Много фруктов! И луковый суп!» Весь номер усыпан бумагой. После дежурно-протокольного первого вопроса о том, как Вознесенский находит американскую молодежь (по сравнению с прошлым приездом шесть лет назад), и протокольного же политкорректного ответа Ольга спросила о советской сексуальности. «Стали ли русские меньшими пуританами в вопросах секса?»
«Вы ошибаетесь, — ответил он, — русские вовсе не пуритане в сексуальности! Просто ритуалы ухаживания в нашей стране как-то по-другому устроены. Но надо сказать, что москвичи очень много сплетничают». И процитировал отрывок из стихотворения:
У, сплетники! У, их рассказы!
Люблю их царственные рты,
их уши,
точно унитазы,
непогрешимы и чисты.
Что изменилось с 1972 года? Москвичи по-прежнему активно сплетничают, правда теперь в телеграме, а ухаживания устроены как-то по-другому. Потом Карлайл спросила, существует ли в СССР «что-нибудь похожее на унисекс». «Нет, в СССР нет ничего подобного этому унисекс-бизнесу, — ответил поэт, — для нас женщины по-прежнему являются единственными носителями и воплощениями красоты и грации». Но не стоит вешать на высказывание 1972 года современный ярлык о сексизме.
«В России женщины так много страдали за долгие годы лишений! — продолжил поэт. — Сострадание к женщинам — это не клише, это глубоко прочувствованная тема в современной русской литературе. Возможно, это отчасти продиктовано чувством вины за прошлое? Подавляющее большинство женщин профессионально реализуются. Мои подруги — физики, актрисы, учителя, поэты. Они не хрупкие. А их самая большая проблема, похоже, заключается в том, чтобы найти домработниц: домработницы и медсестры исчезли из России. Каждая молодая женщина мечтает о собственной карьере…» А потом добавил: «Я считаю, что женщины во всем мире имеют право на полное равенство с мужчинами. Равная заработная плата и другие возможности. Мне нравятся свободные и сильные женщины… Для меня она наиболее привлекательна за рулем автомобиля. Я вижу ее в профиль. Она высоко держит голову. Она перестает быть застенчивой, чтобы сосредоточиться на машине и на дороге. Дорога ведет ее. Она чувствует себя свободной и храброй». Это, напомню, 1972 год.
Интервью вышло объемным. О чем еще говорили Ольга Карлайл и Андрей Вознесенский на страницах Vogue в 1972-м? О том, как он восхищен Бобом Дилланом и Джейн Фондой, о встрече с его давней подругой Жаклин Кеннеди-Онассис, о любви к джазу Дюка Эллингтона, о разной популярности Беллы Ахмадулиной и Валентины Терешковой, о русском вкусе и роли поэта, которая тогда была действительно важной. Вознесенский рассказал историю, потрясшую его. Неподготовленная туристическая группа отправилась в поход в горы, началась метель, одна из участниц экспедиции погибла, замерзла. Чтобы не уснуть, она читала стихи Вознесенского и умерла с его сборником в руках. Отец девушки написал поэту душераздирающее письмо с просьбой написать стихотворение в память о ней. Он написал поэму «Лед-69».
Гардеробная поэта
Фото Вознесенского для этой статьи было сделано Ирвином Пенном. Ольга во время съемки успела расспросить Вознесенского о его стиле, об образах для выступлений. Это почти униформа. Черная куртка на молнии из Финляндии, белый свитер с высоким воротом. Белая шапочка от Кардена, напоминающая русский картуз, привезена из Парижа. Великолепный кашемировый шарф с узором пейсли из Лондона «напоминает о старом Петербурге» и очень нужен в холодный день поздней осени. Шарфы и шейные платки были любимым аксессуаром Вознесенского. Он носил их практически всегда.
Перед съемкой в студии Вознесенский просит заехать в магазины, у него есть список необходимых покупок и выписаны все размеры жены, матери, сестры, подруг. Поэт, добытчик, стилист и байер — все в одном. Увы, в стране тотального дефицита по-другому было невозможно.
