В апреле институт «Стрелка» и музей «Гараж» выпустили вместе первую книгу — выбор пал на труд «Гараж» двух американских авторов, художницы Оливии Эрлангер и архитектора Луиса Ортеги Говелы, выпущенный MIT в 2018-м и теперь переведенный на русский. Книгу описывают как генеалогию гаража — от начала XX века до наших дней, а также массив «гаражной мифологии» — и ее героев. Среди последних — Фрэнк Ллойд Райт и Уолт Дисней, Уильям Хьюлетт и Дэвид Паккард, Стив Джобс и Стив Возняк, а также Курт Кобейн, Кортни Лав и Гвен Стефани. Почему гараж — больше, чем просто пристройка к дому, Эрлангер и Ортега Говела рассказывают, напоминая, как автомобиль на глубинном уровне преобразил ощущение пространства и времени, возвращаясь к детским годам Стива Джобса в Маунтин-Вью, где тот в гараже вместе с отчимом Полом часами мастерил что-нибудь, и находя в кукле Барби «репрезентацию не только послевоенной женщины, но также и постчеловеческой женщины, рожденной из депрограммированного гаража».
«Эта книга привлекла нас тем, что показывает, как архитектурное решение привело к возникновению совершенно новых функции и сущности, — отмечает Варвара Мельникова, директор института «Стрелка», — а также тем, что в ее фокусе находятся гаражи, которые в российской действительности с ее советским наследием, гаражными кооперативами и экономикой приобретают уникальное значение как для отдельного человека, так и для всего города». Из-за пандемии книжный магазин «Стрелки» приостановил работу, но можно обратиться к этой подборке: от «Фаланстера» и «Циолковского» до «Подписных изданий» и онлайн-магазина «Гаража».
Луис Ортега Говела. «Сделка с дьяволом» (Faustian Bargain)
Оливия Эрлангер и Луис Ортега Говела иллюстрируют книгу снимками гаражных дверей Лос-Анджелеса семидесятых и собственными коллажами, включая в них, в числе прочего, семейный портрет Курта Кобейна, Кортни Лав и их дочери Фрэнсис. Vogue первым публикует соседствующую главу «Гаражная группа» из раздела «Депрограммированный гараж», посвященную началу девяностых, мятежному духу и легендам музыки.
В гараже люди бунтуют против истории, их создавшей, и в этом бунте пытаются создать новый пригородный рай.
Гаражная группа
«Все эти предупреждения из вводных курсов по панк-року, читавшихся годами, со времени моего первого знакомства, скажем так, с этикой независимости и вашего сообщества, показали себя чистой правдой. Я не чувствовал возбуждения, когда слышал музыку или писал ее, ведь я читаю и пишу уже слишком давно. И за это я ощущаю себя страшно виноватым. Когда мы стоим перед концертом за кулисами, свет гаснет, а толпа начинает реветь, меня это совсем не трогает, в отличие от Фредди Меркьюри, который, видимо, все это любил, наслаждался любовью и обожанием толпы, чем я сам не могу не восхищаться и чему завидую. Дело в том, что я просто не могу обманывать вас, всех вас. Это было бы просто нечестно по отношению к вам и ко мне. Худшее преступление, которое я только могу придумать, — обирать вас, делая вид, притворяясь, что мне на 100% интересно. Порой у меня бывает чувство, будто перед выходом на сцену я должен расписаться в служебной ведомости. Я попробовал все, что только смог, чтобы по-настоящему ценить это (и я правда ценю, бог свидетель, но очевидно недостаточно). Я ценю то, что мы пробились к стольким людям и порадовали их. Должно быть, я один из тех нарциссов, которые ценят только то, что осталось в прошлом. Я слишком чувствителен. Требуется слегка отупеть, чтобы снова вернуть воодушевление, которое было в детстве».
Курт Кобейн был найден мертвым 8 апреля 1994 года в теплице над гаражом его дома в Сиэтле. Рядом с телом лежала предсмертная записка — белый лист бумаги, пришпиленный ручкой к клумбе. В этом помещении над гаражом «дух подростка» уже выветривался — его вытеснял запах заградительного скотча, криминалистических реактивов и десятков людей в белых рубашках, которые прибыли обследовать место смерти.
В начале 1990-х, когда появились интернет и электронные деньги, гараж приютил беспокойного подростка, в очередной раз став платформой пригородных изгоев. Это была плодородная почва, позволявшая взращивать альтернативные самости и укреплять их в таком изолированном состоянии. В гараже люди бунтуют против истории, их создавшей, и в этом бунте пытаются создать новый пригородный рай. Пространство, в котором пристало ненавидеть пригород.
Группы, подобные Nirvana, стали продавать новый, оригинальный вариант самовыражения, оказавшись на одной волне с поколением, которое устало от глэм-рока и тяжелого металла. Новым сценическим костюмом стала повседневная одежда, фланелевые рубашки, джинсы и рабочие ботинки — в противовес блесткам и прическам с начесом, которыми славились восьмидесятые. Звучание было намеренно неказистым, стихи — интроспективными, совсем не похожими на гимны; едва ли участники группы ожидали, что строчки их песен будут записывать в дневниках и печатать на футболках. Nirvana, простая и «без затей», стала рупором молодежи, которую переполняла тревога, потому что они пели о разложении и закате американских ценностей. Голос Кобейна излучал отчаяние, и у мечущихся подростков это вызывало настоящий катарсис.
Если группа служит заменой семье, то фронтмен в этой структуре может играть отца, а гитарист и барабанщик — братьев и сестер. Кто знает, какую роль Курт придумал для Кортни Лав, когда они впервые познакомились; благодаря группе Hole та смогла реализовать себя в качестве и солистки, и матери. Так или иначе, развитие этих отношений сделало Кобейна публичной фигурой, чьи боль и трагедия просачивались в песни, а распад личной жизни нашел отражение на передовицах желтой прессы. В документальной съемке первого публичного появления пары вместе с дочерью Фрэнсис Бин Кортни лыбится, держа ребенка на руках, тогда как Курт выглядит обезоруживающе потерянным.
Он явно не знает, что делать с окружившими его фотографами; в одной руке он держит пустую детскую бутылочку, другой тянется к солнцезащитным очкам, как если бы те были способны его спрятать. Эти кадры помогли распространить образ Курта и Кортни как двух изгоев, которые родились из той инаковости, что превратилась в товар в их музыке. Кобейны попытались использовать гараж для бунта против нормативной истории, создавшей их, но увязли в воспроизводстве того самого представления о семье, противниками которого себя считали.
Начало 1990-х, концерт группы No Doubt, фанатская давка перед сценой. Звучание группы бравирует свежестью и новизной: смесь жанров от панка до регги, от ска до рока, обрамленная вокалом грациозной Гвен Стефани. В первом альбоме Гвен кричит: «Я заперта в огромной коробке, она искажает мой взгляд, застилает глаза, реальность исчезла мгновенно, как по щелчку». Здесь видится прямая отсылка к гаражу в Анахайме, где группа репетировала и исполняла песни для друзей. В конечном итоге No Doubt было суждено вырваться из этого гаража на мировую сцену, и этот прорыв был следствием катастрофы: публичный крах отношений Гвен с басистом Тони Канэлом позволил группе добиться успеха. Разрушающиеся отношения стали ключевым источником вдохновения для альбома Tragic Kingdom, с которым No Doubt доросли до мировых турне. После этого сама группа, выполнявшая роль суррогата семьи, тоже начала распадаться. Медиа сосредоточились на Гвен, «простой девочке в мире», горячей блондинке; добравшись до вершины, та затмила собой бывшего любовника и «собратьев» из группы.
Как только вы разглядите то, что стоит за таким панк-протестом, парадоксальные фигуры обитателей гаража станут более ясными и очевидными. Рожденные под двускатными крышами субурбии бунтари были вынуждены существовать в структурах патриархата, утверждая и в то же время отрицая саму свою пригородность. Фатальная неизбежность брендинга определила панкам роли саботажников — следуя логическим рамкам и вопреки будущности гетеронормативной семьи. Покинуть установленные рамки было невозможно, сколь усердно те ни старались. Панки проецировали стабильность, так презираемую ими, ради привлечения культурных и финансовых инвестиций внешнего мира, становясь эмблемами альтернативного стиля жизни, который, впрочем, никогда не был настолько уж альтернативным, как им хотелось и ими заявлялось.
В равной степени они были плодом и проектировщиками диалектической противоположности, встроенной в пригородное трехчастное зонирование — деление территории на промышленную, жилую и досуговую зоны. Эта фрагментация субъективности программировала и последующий провал Nirvana и No Doubt как групп, выступавших в качестве альтернативной семейной структуры. Так и работает фаустовская сделка с дьяволом, заключаемая при привлечении в проект внешнего инвестора. Контракты на запись альбомов, музыкальный менеджмент, шоу-бизнес, аудитория ломают и пересобирают бунтарскую идентичность в виде продукта, который так легко потреблять и которого людям всегда не хватает.
Читайте также:
— Жизель Бюндхен о дисциплине: отрывок из книги «Lessons. Мой путь к жизни, которая имеет значение»
— Гвен Стефани комментирует свои самые запоминающиеся образы
