Вера Полозкова о материнстве и детях

Меня зовут Вера, мне 34, и у меня трое детей. Два сына и дочь, совсем малышка. Нет, не то чтобы я мечтала о том, что детей у меня будет столько, и тем более не была готова растить их в одиночку; и тем не менее — это самый грандиозный опыт из всего, что мне доводилось переживать. А мне изрядно доводилось: я ­объехала полсвета, написала пять книг, которые разошлись по миру большим тиражом, играла концерты с аншлагами в огромных залах, общалась с гениями (и самозванцами — не знаю, кто интереснее) и попадала в самые поразительные сюжеты и истории. Мои дети оказались моими самыми главными учителями — преподавателями радости, тренерами присутствия в моменте, мотиваторами присвоения достижений и самоценности, источниками силы. Моя жизнь всегда была увлекательнейшим сериалом, а они сообщили всему новую краску, иную глубину. Вот двенадцать открытий, которые пришли ко мне с детьми — и изменили меня.

Взрослые — это теперь мы

Как много раз в детстве ты клялся себе, что не пойдешь во взрослые: почему они всегда ноют, от чего они так устают, почему друг с другом они разговаривают так весело и от сердца, а тебя только одергивают и поправляют? Монтажная склейка… И вот ты разворачиваешься к двум мальчишкам, висящим на твоем госте и визжащим от восторга, и произносишь ледяным тоном: «Можете так не орать? Мы пытаемся поговорить!» Что, когда это случилось? Почему иногда невозможно взглянуть на них без слез — из-за всего, чего ты для них не смогла, из-за всего, что еще так разочарует их в мире, в который ты их привела? И да, почему бы тебе не потанцевать с ними? Не покатать на шее, даже когда в них 20 кило? С прискорбием сообщаем, что теперь ты «в клубе»: у взрослых всегда что-нибудь болит, они всегда недосыпают и вечно работают. «Федор, идешь гулять?» — ­«Пъясти, мам, у меня съишком много йаботы!»

Родители не были монстрами

Даже если были действительно скверными родителями. Даже если обижали, обесценивали, срывали злобу, предавали доверие, брали сторону неприятеля (математички!). У них была громадная сложная жизнь помимо нас, и теперь мы в курсе, насколько энергозатратная. В юности казалось: ты не сможешь их простить никогда и никогда не подпустишь к собственным детям. Теперь ты даже не злишься: они тебя любили, как умели, и были всего лишь людьми, а не мастерами дзена. И твоих детей они слушают гораздо внимательнее, чем тебя в детстве, и балуют, и хвалят — и это тоже нормально. Прошло много лет, время для них сбавило ход. Теперь они свободны и научились любить без условий.

Старость — это не самое ужасное

Жить быстро и умереть молодыми мы собирались примерно до тридцати — потом у нас поменялись планы. С появлением детей в картинке «через тридцать лет» появляется большой стол в саду, заварочный чайник в розах, твои высоченные сыновья, разговаривающие басом с детьми, топчущими твои пионы, — и вдруг понятно, что было бы очень обидно всего этого не дождаться. Что ты будешь нужен любой и хорош любой. Что отныне ты лишен права на эффектное саморазрушение и наплевательское отношение к здоровью, потому что отвечаешь не только за себя.

Каникулы закончились

Да, и ими оказалась вся жизнь с твоих семна­дцати — и до появления первого ребенка. Боже, сколько же у нас было времени! Сколько сил у нас было: на любовные драмы, эпические глупости, шумные обиды, простыни писем с признаниями и упреками, вечеринки, длящиеся иногда неделю подряд! Теперь это воспоминания. Дети встают в семь утра, и им нужен завтрак, чтоб они не съели друг друга. Им нужны прогулки, объятия, детские спектакли, квесты, прятки, истории на ночь, они любят море, им требуется настоящее Рождество, фонарики и гирлянды на день рождения, поэтому работы предстоит много, и каждый час, который ты тратишь на соцсети и бесплодные препирательства среди ночи, грозит тебе риском вырубиться назав­тра прямо в кафе, перед деловой встречей. Потом нам периодически будет разрешено возвращаться в свои семнадцать — когда они подрастут и станут ездить к бабушке на дачу или в летний языковой лагерь. Мы будем просыпаться в двена­дцать в пустом доме, заваривать кофе и не верить своему счастью. А потом сразу звонить им.

Женское тело — инженерный шедевр

Из крошечной клетки оно может вырастить целого настоящего человека, выпустить его на свет, вырабатывать для него пищу в течение года, а потом перезапустить всю гормональную систему и быть готовым к следующему подвигу. Если помогать ему — давать вдоволь движения, сна, питания, свежего воздуха, — оно восстановится очень быстро. После родов испытываешь к собственному телу волну любви и благодарности: оно смогло для тебя вот столько. Не будешь же ты мелочной и не начнешь ­предъявлять ему претензии за растяжки, складки и какую-то не ту форму груди. Оно старалось изо всех сил, и оно столько преодолело!

Семья — это мудро придумано

Хотя ты, конечно, self-made и всего добилась самостоятельно. Когда рождается дитя, когда из него глядят на тебя и твои родители, и бабушки, и родственники мужа, когда его приходит покачать твоя мама, когда отчим мужа научил его смешно поддакивать сказке о репке, а дальняя бабушка прислала вам несколько банок смородинового варенья для его овсянки — вдруг ясно, как много нужно любящих рук для одного действительно счастливого ребенка. Как важно с кем-то делить это обожание, это любование, эти зубы, пальчики, ресницы. Как потом благодаря одной бабушке он в пять лет бегло читает и играет в шахматы, а другой — умеет лепить пельмени и полоть грядки. Тебя одной никогда бы на все это не хватило. Одна ты знаешь только три колыбельные и один рецепт оладьев. А его дожидались все песни из советских фильмов, все рыбные котлетки, все альбомы с черно-белыми фотографиями — три поколения подряд.

Здравствуй, уязвимость

Да, вот к этому нас точно не готовили. Теперь тревоги, сомнения и обиды на ближнего подразумевают детей и усилились десятикратно. Теперь нас всегда можно обвинить в том, что мы негодные матери, что мы кричим, что мы недостаточно развиваем; теперь можно сорвать нам планы на день, просто не явившись вовремя перехватить ребенка. Тут впервые ты понимаешь, как жестко придется пересмотреть свои представления о личных границах, потому что ребенок сужает их донельзя. Придется смириться, что теперь всегда будет рычаг, триггер, с помощью которого тебя будет легко задеть и спровоцировать. Наблюдать за собой со стороны и учиться спокойно встречать эти вызовы — жизненно важное умение.

Прощай, право на уныние

И к этому нас не готовили тоже: отвернуться и лежать лицом к стене двое суток мы теперь не можем технически. Дети считывают эмоции молниеносно, дети ни в чем не виноваты. Каша сама себя не сварит, штаны сами себя не натянут, и даже мультик требует твоего минимального, но участия. Лично мне случалось даже вызванивать друзей дежурить, а самой снимать номер в отеле и отсыпаться там сутки после гастролей, потому что, если не поспать еще пару дней, ты коллапсируешь до черной дыры. На самом деле это самый сложный урок родительства: управление собственным гневом, отчаянием, переутомлением, апатией — так, чтобы они не отравляли ничьего прекрасного детства.

Хиппи — это больше не про нас

Когда-то можно было жить месяц на дошираке и растворимом кофе, а потом на неожиданный гонорар купить себе ботинки тонкой работы и уже через три дня снова соображать, как бы заработать на еду. Когда-то можно было не знать даты возвращения. Когда-то можно было поболтаться без работы пару месяцев, приезжая пообедать к маме и переночевать у друзей. Теперь квартира нужна большая и рядом с будущей школой, няня нужна классная и лучше с проживанием, а на море теперь одним билетом не обойдешься. От этого иногда страшно: а как вся эта конструкция устоит, если, например, ты ­заболеешь и не сможешь работать? Но на самом деле это тренировка воли и дисциплина ума: я никогда не думала, что мое ремесло сможет прокормить меня, мою семью и даже останется на путешествия. Это дети меня научили.

Счастье — это решение

Оно больше не высекается, как искра, от столк­новения с красотой, с книгой, с чьей-то роскошной иронией. Теперь нельзя утром решить, а вечером уже идти по Петербургу. Теперь ­счастье — это труд и выбор, его надо планировать, вписывать в распорядок дня, как рабочую встречу. Счастье — это ванна с эфирным маслом после того, как всех уложишь, или поездка на дачу к подруге детства с велосипедами в багажнике. Оно все еще достижимо, оно все еще в мелочах, только теперь это тобой придуманные, рукотворные мелочи. Ты его автор, а не ловец.

Не будет никакого «потом»

Это правда очень странно: дети растут как ­бамбук. Иногда, кажется, они увеличиваются за ночь. Через неделю разлуки это другой человек. Когда их несколько, будто кто-то садится на невидимый велосипед и прокручивает время в три раза быстрее обычного. Поэтому банально рисовать динозавров, читать им за Петсона и за Финдуса смешными голосами, разрешать забежать в самую глубокую лужу, показывать фокусы с исчезающим большим пальцем, играть в крокодила надо именно сейчас. Потом, когда мы наконец выспимся, сдадим проект и выплатим ипотеку, они дай бог заедут к нам показать свежие видео из горного похода. Но скорее всего пришлют их с обнимающим эмодзи.

Мы богачи

Это даже иногда мешает нам внимательно выслушать наших бездетных друзей, потому что они три недели переживают насчет перспективы транспортировки кота к родителям, а у нас каждый день — это аттракцион на выживание, десять изобретений, двадцать две мелкие ссоры, сорок объятий, одно сокрушительное купание, тридцать признаний в любви в духе «я тебя обожаю насквозь». Каждый день нам прибавляется такого эмоционального опыта, такой пищи для ума! И главное — мы правда проходим самое важное и счастливое обучение в жизни: мы учимся сострадать, слышать, принимать. Мы растем. Иногда это болезненно и трудно, но процесс не прекращается ни на минуту. И вообще, как скучно было бы, если бы наши дети не набрались духу и не родились у нас, недотеп. Мы бы даже не узнали, сколько мы теряем.

5 книг про детей — выбор Веры Полозковой

«Жутко громко и запредельно близко», Джонатан Сафран Фоер 

Один из самых любимых моих романов о мальчишке, потерявшем отца в башнях-близнецах, и том, как его душа справляется с самой большой болью в жизни. Невероятной силы, глубины, точности и целительности текст с таким эффектом погружения в логику ребенка, с такой надеждой на то, что любая тьма преодолима!

«Затаенная боль. Дневник психоаналитика», Каролин Эльячефф

Книга известного французского психиатра о том, как важно разговаривать с детьми — даже двухдневными, какую целительную силу имеет проговаривание проблем, как тесно связано у всех нас сознание и тело, какие диагнозы и приговоры можно отменить, если говорить с ребенком сердечно и честно. История не только про воспитание, но и про отношения в принципе.

«Правила развития мозга вашего ребенка», Джон Медина

Здравый и полный хорошего юмора рассказ от исследователя мозга и отца двоих парней о том, почему, например, ребенок не может учиться, когда в семье все орут, и почему «развивающие» игрушки — это маркетинговая уловка, а «свободная игра» — стимулятор воображения. Дарю беременным подругам — здорово снимает тревогу.

«Тайная опора», Людмила Петрановская

Классика литературы для родителей. Почему так важно любоваться младенцем и хвалить его? Почему, когда дети паникуют, они делают не как ты говоришь, а ровно наоборот? Что такое возрастные кризисы, как проходить их без потерь? Как не стать подростку матерью-мегерой? Идеальная инструкция к новому человеку.

«Научное познание любви», Мишель Оден

Важнейшая книга обо всех аспектах родов, о том, как опыт рождения влияет на эмоциональное и психическое становление человека, о «золотом часе» — от легендарного врача, просветителя и акушера с 60-­летним опытом. Открывает глаза на многие вещи — особенно людям, верящим медицине больше, чем себе.

Фото: Данил Головкин; архив Vogue. Стиль: Ольга Гвоздева. Прическа: Дарья Севостьянова. Макияж: Ника Кисляк. Ассистент фотографа: Дмитрий Назаров/Bold. Ассистент стилиста: Дарья Баскова. Продюсер: Алина Куманцова. Ассистент продюсера: Дарья Соколова