В рамках фестиваля документального кино Beat Film Festival, который стартует совсем скоро, 5 июня состоится долгожданная российская премьера фильма «Маржела: своими словами». Первый показ ленты прошел еще в ноябре 2019 года в Нью-Йорке, и с тех пор ее не перестают обсуждать. Внезапно нарушенное молчание Мартина Маржела, одного из самых влиятельных модных дизайнеров, — веская причина для этого. Маржела покинул собственный Дом и ушел из индустрии в сентябре 2008-го, теперь занимается искусством, которое мы надеемся увидеть в Париже этой осенью. На протяжении своей карьеры он не давал интервью и крайне редко позволял себя фотографировать. В преддверии премьеры Vogue поговорил с режиссером ленты Райнером Хольцемером о том, как создавался фильм, в котором Мартин Маржела говорит о себе сам.
Так, давайте посчитаем. В 2019-м был первый показ, в 2018-м мы снимали, а началось все в 2017-м. В том году я увидел выставку в Антверпене, посвященную работам Мартина для Hermès, и подумал, что было бы хорошо снять про него фильм. И после успеха ленты о Дрисе Ван Нотене (премьера состоялась в 2017 году. — Прим. Vogue) хотелось сделать еще одну, о дизайнере. Мой сопродюсер сказал мне: «Мечтай дальше, Маржела даже не дает интервью». Но мы связались с несколькими людьми, которые, как мы знали, были в контакте с ним. Мартин тогда готовил другую выставку, в Музее Гальера, и мы решили обратиться к куратору с просьбой переслать ему наше письмо с предложением поговорить о документальном фильме. В конце концов трое человек написали Мартину и поручились за нашу команду. К нашему удивлению, осенью 2017-го мы получили от него письмо с ответом — он пригласил нас встретиться в Париже.
Как оказалось, Мартин хотел отснять саму выставку, предполагая, что это уникальная возможность — собрать столько его образов в одном месте. Но я, конечно, думал о фильме и надеялся, что когда он увидит, как я работаю, то изменит свое решение. Так и получилось. Через пять дней после первой встречи мы начали снимать в музее. Все экспонаты были доставлены, и Мартин сказал, что нам нужно поторопиться, если мы хотим увидеть их «на столе», а не только на манекенах. Я был очень молчалив и не задавал никаких вопросов. Думаю, он почувствовал, что мое присутствие его не смущает. И через четыре недели согласился на настоящий фильм.
Мне кажется, как я и сказал, ему понравился мой подход. Он сразу подчеркнул, что для него важно сохранить анонимность, потому что не хочет, чтобы его узнавали, когда он, например, сидит в кафе в Париже. Мартин стремится быть обычным человеком, а не селебрити в этом плане. И я это уважаю. Когда мы начали снимать в Музее Гальера, первые пару дней я вообще с ним не разговаривал, потому что сразу же почувствовал, что это будет его отвлекать. Он очень сосредоточенный человек, сконцентрированный на том, что делает. Вопросы бы стали понемногу забирать его внимание. То же самое было, когда мы разговаривали позже. «Разогрев» в музее занял где-то 10–15 дней, после этого он меня уже понимал, я понимал его. И постепенно начал задавать вопросы.
Иногда он начинал говорить сам по себе. Тогда я подумал: «А, так он не против поговорить». Как я потом выяснил, для Мартина важно, чтобы он сам задавал «ритм» и временные рамки разговора без давления со стороны. После музея мы продолжили съемки в его студии, где общались неделями. В целом вместе мы отсняли 40 дней. Так что разговоров было много.
Всю информацию я получал напрямую от Мартина. Он старался заранее подготовиться к нашим беседам, но когда начиналась запись, тут же зажимался из-за давления, которое чувствовал. Я хотел, чтобы он выдавал информацию именно устно, а не письменно или как-то еще, поэтому предложил оставить камеру включенной на все время, чтобы он сам мог выбрать, когда начинать и заканчивать. Мне показалось важным снять напряжение, и это действительно помогло.
Поначалу все строилось не столько на вопросах, сколько на темах. К примеру: «Давайте поговорим о первой коллекции, работе с Жан-Полем Готье». У нас был огромный список тем. Для Мартина, прежде всего, было важно начать рассказывать свою историю самостоятельно. Но, конечно, у меня появлялись вопросы. Задавая их после того, как он заканчивал свой монолог, я старался получить недостающую информацию или эмоциональную составляющую. Люди склонны говорить о фактах, но к ним хочется добавить и эмоции, и воспоминания.
Мы думали о тех, которые определили его карьеру. Первая, конечно, очень важна — это дебют Мартина на публике. И не только с самой коллекцией, но со всем своим стилем. Основы ДНК Maison Martin Margiela во многом были заложены еще тогда. Потом третье шоу — прорыв. Дальше мы отслеживали происходившие изменения. Тут, как и в кинематографе у режиссеров, есть работы, которые утверждают стиль автора, а есть те, которые его развивают, немного повторяя предыдущие.
Мы всегда обсуждали вместе, какие коллекции в итоге войдут. В общей сложности Мартин сделал 41 коллекцию и, вероятно, был бы рад включить их все, ему было непросто выбрать. Со своим взглядом со стороны я старался разнести его работы «по главам», чтобы зрителям были легче уловить нить повествования. Поэтому сначала у нас преимущественно деконструктивизм, потом более концептуальный период и, наконец, финальная часть после прихода Diesel — инвестор, конечно, тоже сильно повлиял на работу Мартина.
Прежде всего мы старались пригласить свидетелей того периода, когда Мартин был активен. Преимущественно тех, кто застал начало его карьеры. Жан-Поль Готье, у которого Маржела работал ассистентом несколько лет. Кэти Хорин, журналистка, работавшая в The New York Times, — она видела практически все показы Мартина. Карин Ройтфельд, которая сначала была моделью на одном из первых показов Мартина, а затем писала о его работах, публиковала их на страницах журналов. Пьер Ружье, пресс-атташе Маржела с 1989 по 1991 год, столкнувшийся с новым на тот момент форматом коммуникации, к которому пресса не привыкла. В первую очередь нас интересовали их воспоминания. Поскольку они были очевидцами того времени, то могли передать его атмосферу.
Что касается вопросов, для меня интервью — это разговор, когда вы просите собеседника вспомнить и описать какой-то период, а затем добавляете вопросы об истории в целом. Ее структура у меня сразу сложилась: я хотел начать и закончить финальным шоу Мартина, после которого он ушел из моды. Нужно было выстроить промежуточные этапы между, поэтому спикеров мы интервьюировали по «главам», которые должны были войти в финальный монтаж. И обычно, чтобы получить полную картину, приходится опрашивать гораздо больше людей, чем в итоге оказывается в фильме. Я старался сократить их количество, всегда стремлюсь минимизировать число «говорящих голов» в ленте. Конечно, главным героем был Мартин. Он никогда прежде до этого не рассказывал о себе сам, и нам было важно дать ему больше всего времени в фильме.
С самого начала было понятно, что он не хочет, чтобы в фильме появлялось его лицо, и я с этим согласился. Был уверен, что все сработает и personal touch возникнет, даже если мы не покажем главного героя. Но что-то личное требовалось добавить. Так у нас появились его руки, которые что-то делают, и, что более важно, его собственный голос. Красивый, глубокий мужской голос, который приятно слушать, но только не самому Мартину. Я объяснил, что у всех такая реакция на собственный голос в записи. Это не сильно его убедило. Поэтому я предложил сначала отснять материал, а затем уже на стадии монтажа определиться, стоит ли пригласить актера для озвучки. Или актрису — Мартин бы предпочел в этом случае мужскому голосу женский. Но я надеялся, что за год — столько примерно занимают съемки — ему станет комфортнее говорить, и вопрос будет снят. И действительно, через два-три дня съемок в наушниках — я работал в них, чтобы контролировать звук, так как в основном был один — стало слышно, что его голос стал сильнее. В итоге Мартин расслабился и привык говорить на камеру уже через три-четыре дня со старта съемок интервью.
Он очень изобретательный и, да, перфекционист. Я тоже перфекционист, тут мы сошлись. Конечно, иногда возникали спорные вопросы. Он — главный герой своей собственной истории. Из чего собирать фильм, мы решали вместе, но, думаю, со стороны легче понять, что больше заинтересует зрителей. У него очень хорошо получалось отступать и стараться представить, как это воспримет публика. Но не всегда, так как, конечно, он был сильно погружен в свою историю, особенно в эмоциональном плане.
И упрямым немного бывает, конечно. В основном настаивал при монтаже, его финальным аргументом было желание сохранить анонимность. Но в итоге мы хорошо поладили, совместная работа прошла отлично. Я сразу понимал, что этот фильм можно сделать только сообща, а не диктуя свои условия. Очень доволен результатом.
Было несколько таких моментов. К примеру, меня поразил один из самых ранних предметов, не уверен, был ли он создан по плану или это была случайность. Топ из пластикового пакета, который в то время можно было купить за пару центов, а то и дешевле — он мог вообще ничего не стоить. Он был так красив и прост одновременно. Еще зацепил жилет из объявлений, склеенных друг с другом в очень много слоев. Для меня он выглядел как арт-объект, который вполне можно представить на выставке. Никогда не забуду, как бережно ассистентка из Музея Гальера доставала его из коробки. Очень понравилась коллекция с фотопринтами, для которых были сфотографированы винтажные платья. Эту идею — тромплей — Мартин часто использовал. На одном из моих недавних показов в Мюнхене, где я живу, была женщина в платье в таком духе: на нем был ценник, но не настоящий, а в виде принта.
Мне понравилось гораздо больше. К примеру, свитер, не самый известный, не из носков, — с дырками. Они были такими точными и элегантными. Я спросил у Мартина, как ему удалось их сделать, на что он ответил: «Не знаю, просто прорезал их, и все».
Помимо коллекций во время съемок, меня, конечно, удивили артефакты из его детства. В его рисунках, в его «лукбуках», дизайн которых он придумывал в 10–11 лет, видны предметы, которые он, к примеру, создавал позже для Hermès. Увидеть такой талант у ребенка в юном возрасте было большим сюрпризом для меня.
Все, что мы снимали, в каком-то смысле было импровизацией. Все, что я снимал в Музее Гальера, происходило на самом деле: как Мартин работал с объектами, распаковывал их, надевал на манекены. В записи разговоров тоже было много неожиданных моментов, потому что все эти истории нигде не прописаны. Меня особенно удивило, как он рассказывал про осознание, что его повсюду стали копировать, что его стиль стал узнаваемым. Мне показалось, что, наверное, это здорово — признание в каком-то смысле. И я спросил, был ли он этим горд. Ответ был полностью противоположным — это почти довело его до депрессии, потому что он понял, что нужно опять придумывать что-то новое, раз копируют. Каждый день он стремился изобретать нечто абсолютно новое, что никто никогда прежде не видел. Конечно, это вызов и очень большое давление.
Тут, как в «Дрисе», где много незаметных наблюдений за буднями дизайн-команды, не получилось сделать, так как Мартин больше не активен как дизайнер. Но мне очень нравятся эти настоящие моменты в документалистике. Когда камера была уже включена во время подготовки, мне удавалось поймать пару секунд, к примеру, как Мартин что-то раскладывает, свои белые предметы. (В начале фильма много белого, потому что это его главный цвет). Он спрашивал меня, как что выглядит, мне очень нравились эти непостановочные моменты. Они вошли в черновой монтаж, но Мартин, как всегда, пришел со своим главным аргументом: «Тут видно слишком много меня, возможно, люди смогут меня узнать». Этих моментов мне немного не хватило, так как довольно редко удавалось их поймать, учитывая, что лицо героя не должно было попадать в кадр, и мы не снимали повседневную жизнь.
Я общался с не таким большим числом молодых дизайнеров, но со мной делали интервью студенты из профильных университетов, и шанс поговорить с ними был. Один из них, из лондонского Saint Martins, рассказал, что в библиотеке все книги о Мартине либо украдены, либо с вырванными страницами — настолько его работы вдохновляют. Поэтому могу только догадываться. Думаю, дело в его свободном, независимом мышлении. Мартин не был тем, кто заинтересован создавать для рынка. Он верил в свои идеи и следовал им. Это то, что, должны делать, как минимум, дизайнеры-студенты. Потому что пока ты молод, можно создавать и воплощать новые идеи. Позже ты становишься все более и более коммерческим, и приходится немного «продавать душу». Но Мартин этого не сделал — еще один пример для начинающих дизайнеров. Когда он почувствовал, что теряет свой голос в мире вокруг, который стал коммерческим и сильно изменился, то сказал: «О'кей, значит, я ухожу из моды». И третья причина, как мне кажется, — он работал с дешевыми материалами, и идей у него было миллион. Иногда он ловил их буквально за мгновение, как получилось с прозрачными чехлами из химчистки. Думаю, спонтанность его идей — вот что вдохновляет. И свобода в целом, к которой он стремился и с которой он работал.
Нет. Я хотел, и у меня была мысль на них закончить фильм. Предлагал Мартину показать совсем малую часть, но он не согласился. Как я и говорил, он очень сосредоточенный человек, поэтому этот фильм для него был исключительно про его историю с модой. Искусство — новая глава. Если нынешняя обстановка позволит, то увидеть эти работы можно будет в этом году в Париже. Мне так же интересно, как и вам.
Делать фильмы о моде — очень приятный для меня опыт. Во-первых, воспоминания сопровождают изображения. Поэтому очень легко — впрочем, не так уж — создать красивый фильм. И плюс интересные герои. Дизайнеры, которых я выбрал для своих фильмов и, наверное, выберу для следующего, — все очень чувствительные по характеру и работают в индустрии, в которой много ожиданий и давления. Поэтому это очень интересное сочетание — портреты этих ранимых людей и их невероятное видение. Я бы хотел сделать и третий фильм, от моды еще не устал.
