«Люблю, когда в одежде что-то неправильно», — Лариса Ломакина о «Бесах» Богомолова, выставке про Микки-Мауса и моде

10 и 11 ноября в «Барвиха Luxury Village» пройдут премьерные показы спектакля Константина Богомолова «Бесы»: худрук Театра на Малой Бронной обещает «режиссерский опыт прочтения прозы Достоевского и результат полемического диалога с автором». За визуальную часть постановки — костюмы предоставил ЦУМ — отвечает постоянный соавтор режиссера и главный художник Театра на Бронной Лариса Ломакина. И она же на днях открыла в пространстве Cube.Moscow небольшую персональную выставку «Жесть», где на металлических листах изображены 12 подвигов мышонка на самоизоляции. О набегающей второй волне, грядущей премьере, любимых дизайнерах и жажде свободы Лариса Ломакина поговорила с Vogue.ru. 

Давайте начнем с выставки. Как появился мышонок?

Весной, когда была первая самоизоляция — карантин с пропусками, мы все напряглись и почувствовали себя сидящими в банках. А мышонок — он же вроде шустрый и всегда такой находчивый, но вот мы посмотрели мультфильм и выключили телевизор, а он там, в ящике, остался, и мы не знаем, каково ему. Может, ему там совсем не весело. Я для группы в фейсбуке «Шар и крест» сделала небольшую серию работ — она быстро разошлась, и продолжать мне совершенно не хотелось. Да, мы маленькие, мы — песчинки. Да, каждый в своей банке. Но все, тема исчерпана. А летом мой приятель, хозяин питерской галереи Аrts Square, сказал: «А все-таки история с мышами — она классная». — «Да, но она закончилась. Карантин снят. Мы свободны». А потом я поняла, что это не так. И улететь нельзя, куда хочется. И ощущение неминуемой второй волны никуда не девается. И мышонок такой маленький — он не хочет думать о плохом. Он все время что-то придумывает. Так родилась эта крошечная выставка. Единственное, я поменяла материал: вместо бумаги взяла металл. Как театральному художнику мне важна фактура, текстура, и показалось, что вот этот холодный лист оцинкованного железа хорошо передает нашу отечественную идиому «Жизнь есть жесть». 

Между первой и второй волной что произошло с мышонком? Он изменился?

Нет, мой мышонок работал. Работа театрального художника устроена таким образом, что сначала ты делаешь эскизы, придумываешь пространство, потом чертежи, производство, репетиции, подготовка спектакля и, наконец, премьера. То есть все проекты готовятся сильно заранее, поэтому и на карантине я продолжала ими заниматься. Плюс появилось больше свободного времени, поэтому я рисовала. У мышонка есть простой способ убежать от депрессии и прочих осложнений — во всяком случае, он так себе говорит: нужно позаниматься тем, что ты очень любишь. А мне процесс рисования доставляет физиологическую радость. Плюс у меня два совершенно очаровательных внука — совсем маленькие «мышонки», которые чудесно скрасили мне первую самоизоляцию. А дальше возобновились проекты, реконструкция Театра на Малой Бронной, и вот у нас уже премьера. Надеюсь, это будет событие. 

Надо отдать должное Косте (Богомолову. — Прим. Vogue). Мы знакомы лет 18, и у него всегда отлично работают внутренние часы. Он очень четко распределяет время, и пока у меня от паники кровь стучит в висках: «Я не успею, а-а-а!» — он, хоть и тоже нервничает, все всегда успевает. Я вообще считаю, что он большой молодец — очень талантливый человек и абсолютно бесстрашный в том смысле, что не боится приглашать в свой театр молодых и не очень, знаменитых и не очень, но всегда суперталантливых режиссеров, абсолютно не воспринимая их как конкурентов себе. Прошлой зимой в репертуаре появилось несколько просто блестящих спектаклей, грядут новые премьеры, и я надеюсь, что все мы вылезем из банок и продолжим жить. Все соскучились по театру, все соскучились по обычной жизни.

Есть такое дело.

Знаете, в какой-то момент многие думали, что онлайн-магазины победят. Ведь все можно в интернете заказать: одежду, обувь, очки, чехлы, шнурки, лекарства, еду. Все компьютеризировано, автоматизировано, доступно в сети. Но оказалось, что это жизненно необходимо — пойти в магазин и купить или хотя бы примерить, потрогать руками платье или туфли. Да, можно заказать любую еду с доставкой, но гораздо приятнее зайти утром в кафе, где тебя знают, приветливо тебе улыбнутся и скажут: «Как обычно?» И вот это самые прекрасные слова, которые сегодня можно услышать: «Как обычно?» — «Да… А нет, сегодня, знаете...» — «Здорово!» А ведь еще люди в ресторанах снимают маски. И это просто счастье — видеть лица. Пандемия, конечно, не пройдет для нас бесследно. И очень интересно, что у самоизоляции в каждой стране есть свой национальный оттенок. Кажется, в искусстве пока нет про это работ. А ведь любопытная штука. Подруга рассказала мне, что в Италии во время первой самоизоляции, когда ее уже начали потихонечку отменять и разрешили «свидания с родственниками», поднялась волна недовольства, потому что, оказывается, есть еще любовники и любовницы. И приняли закон, что им тоже можно видеться. Есть в этом что-то очень итальянское. 

Как насчет второй волны? С какими мыслями и чувствами вы ее встречаете?

Немножко страшно, конечно. Моей маме много лет. Внуки ходят в детский сад, потому что не хотят сидеть дома и потому что их родители хотят работать. С другой стороны, мы уже научились приспосабливаться: «Ага, ну если снова все закроют, поеду на дачу, буду варить варенье. За границу нельзя? Ну и черт с ней. Открыт внутренний туризм». То есть мыши — они выживают. И даже в банке неплохо обустроились. По скайпу с психологом разговаривают, в Zoom выпивают. Я, если честно, с восторгом к Zoom отношусь, потому что у меня лекции в Школе-студии МХАТ в девять утра, и теперь можно никуда не ехать, а все рассказывать из дома с чашечкой кофе. 

Удаленка сильно экономит время на переезды, это правда. 

Более того, встречи по Zoom всех очень мобилизуют. Я это увидела летом, когда у нас были бесконечные совещания по ребрендингу театра, новому дизайну сайта, планированию и так далее. Никто не может сказать: «Простите, я в пробке, буду через 15 минут». Просто нажал на кнопку — и ты уже на связи. И говорить все учатся быстро, коротко и по делу.  

Карантин как-то на «Бесов» повлиял?

Хороший вопрос. На самих бесов — нет. Их очень много, и они везде. Они не болеют. Так получилось, что мы репетировали на Малой Бронной, а Саша Молочников с «Бульбой.Пиром» — на Яузе. Две группы друг с другом не контактировали. У них несколько человек заболело, к счастью все закончилось благополучно. А мы уцелели. И вот такое долгое сидение в одной «банке», конечно, объединяет. Отразился ли карантин как тема в спектакле? Практически нет. Это проходящая вещь. И не хочется о ней думать, и не хочется именно в «Бесах» о ней говорить. Она, наверное, может возникнуть в каком-нибудь другом спектакле. Потому что это любопытное явление: интересно, как оно отразилось на нашей психологии. Но «Бесы» все-таки про другое. Про что — не скажу. Приходите смотреть. 

Мы постарались подчеркнуть, что это абсолютно современное произведение. Бесов много. Бесов сложно убить. Мы не всегда понимаем, что они бесы. Местоположение ада в моем представлении изменилось. Мы не до конца понимаем, кто нами управляет. Мне кажется, что тема человеческих слабостей и пороков, а также человеческой силы и невероятной жажды жизни — она вечная. Язык Достоевского сохранен полностью. Но есть, конечно, небольшой элемент хулиганства и безобразия, который помогает воспринимать ситуацию из романа как современную. И тут, конечно, важно визуальное решение. Не в том смысле, что «какая я молодец», а в смысле, что мне очень интересно такими вещами заниматься. Как говорил мой учитель, Анатолий Александрович Васильев, нужно стремиться к достижениям в смежных областях. Вот мне ужасно нравятся свет и видео. Конечно, видео все уже сто раз применяли, и мы сами. Но чтобы в такой пропорции, с такими декорациями, в таком контексте — это попытка соединить новые тенденции современного искусства и с их помощью выразить наше понимание меняющегося мира. 

То есть задача была визуально выразить, как и что мы думаем сейчас?

Скорее, не как мы думаем, а как мы воспринимаем мир. Когда мы сталкиваемся с какими-то явлениями или поступками — как их воспринимать, оценивать, атрибутировать? Это зло или наоборот? Большой вопрос, особенно в нашем странном изменяющемся мире. 

Какие у вас отношения со злом?

Что зло, что не зло? Знаете, это любопытный момент. Вот я столкнулась с историей: женщина узнает, что муж болен, у него последняя стадия онкологии, жить осталось два месяца — без вариантов. И она решает ему не говорить. Договаривается с врачом. Ему дают обезболивающие, поэтому он не чувствует дискомфорта, прекрасно проживает эти два месяца с семьей и умирает. И когда он умер, дочь, узнав, что мать скрыла правду, возненавидела ее, а сын поддержал. Дочь считала, что ее обманули и не дали попрощаться. А сын был благодарен, что мать все вынесла одна и что эти два месяца они были счастливы. Что есть зло? Есть безусловное зло — про него написано в заповедях. А вот такие поступки — это зло или нет? 

Что для вас свобода?

Сейчас хочется сказать, что свобода — это свобода передвижения. Свобода — это что хочу, то и делаю. Летать, видеть друзей и так далее. Но это самые простые, «мышиные» желания. 

Свобода сузилась до размеров стеклянной банки. Год назад вы бы, наверное, говорили о другом.

Это правда. Свобода — это еще и сказать то, что я хочу. Но она у меня есть. Как и свобода заниматься тем, чем я занимаюсь. Кажется, я реально счастливый человек. У меня самая интересная работа на свете. Я вроде в ней что-то понимаю, у меня есть возможность осуществлять то, что я придумала, и я еще получаю за это деньги. 

В ваших с Константином спектаклях герои обычно носят одежду, а не костюмы. Почему это важно, как вы эту одежду подбирали для «Бесов»? 

Нам помог ЦУМ, предоставив колоссальный выбор вещей. Мы, правда, редко специально шьем костюмы. Сейчас очень изменилось восприятие театра. Во всяком случае у нас с Костей есть ощущение, что в спектакле должны быть не персонажи, а реальные люди. Изменился способ существования на сцене. Изменилась манера игры, подачи голоса. Актеры у нас работают с петличками-микрофонами, поэтому не надо кричать в пятнадцатый ряд: «Я люблю тебя». Можно просто спокойно это сказать, тем более что в жизни вы никогда не будете делать это громко. Если только это не крик отчаяния с двенадцатого этажа: «Вася, не уходи, я люблю тебя!» У нас есть потребность видеть в театре некое отражение жизни. Не документальное, но с нормальными, реальными формами существования. Поэтому я хочу видеть на актерах обычную одежду. Иногда совершенно нейтральную: вот мы с вами сейчас сидим в обычных белых кроссовках, а если бы кто-то из нас пришел в кроссовках, расшитых пайетками, в этом явно был бы некий посыл. Так тоже бывает, и временами одежда подчеркивает индивидуальность персонажа. Или вот я вижу, что что-то в нем есть, какое-то ощущение сложности, второго дна; стоит ли это впечатление усилить одеждой, какой-то деталью, цветом — или нет? 

Например?

Если женщина все время ходит в черном и вдруг однажды приходит в бежевом, у меня будет полное ощущение, что она пришла голая. А дальше вопрос: она сознательно это сделала или нет? Она хотела добиться этого шокового эффекта? Или, например, длинное кожаное пальто очень помогает актрисе играть жесткого персонажа. Оно тяжелое, оно сексуальное… И при этом создает очень много параллельных смыслов и звучаний. Постмодернизм же — мы без аллюзий не можем. 

Что мы увидим в «Бесах»?

Brioni как символ жажды мужского успеха. Слово «жажда» тут ключевое. Изысканный и элегантный Cacharel. Веселые Dolce & Gabbana. У нас много чего интересного. И все очень персонифицировано, подобрано под персонажа. 

Премьера в Барвихе. Вам важно, чтобы публика в зале узнавала бренды на героях?

Нет. Мне кажется, сейчас эта страсть к брендам поутихла. Такого, чтобы что-то было совсем недосягаемо, почти не осталось. Есть дисконт. Есть аксессуары тех же марок. То есть одну заветную вещь можно себе позволить. При этом есть совершенно фантастические вещи у маленьких марок.

Как черный, гофрированный, графичный, в духе японцев плащ на вас?

Да, это московская фирма MaoZoo. Я вообще люблю отечественных дизайнеров, которые делают необыкновенные вещи маленькими партиями, поэтому ты точно можешь быть уверена, что больше нигде такое не встретишь. Тем более что они на всех по-разному сидят. В Питере хожу в Octave999, в Москве — в NONAMEconcept. Очень люблю Infundibulum — у них образная, «калорийная», с необычным кроем одежда. Прямо художественное решение, концепт. Если делать какой-то специфический спектакль, можно было бы всех так одеть. Но это скорее эстетика Гали Солодовниковой — она делает фантастические костюмы, такой модный футуризм. В общем, я в моде люблю молодых и маленьких. И чем необычнее вещь, тем чаще я ее буду носить. Люблю, когда в одежде что-то неправильно, а не когда все подобрано в тон и масть, не говоря уж про total look. Может быть, когда-нибудь, пройдя путь художника по костюмам, который не любит шить костюмы своим героям, я начну шить одежду…

Для всех?!

Для себя.