Познакомьтесь с тремя молодыми хореографами, за творчеством которых стоит следить 

Артемий Беляков

«Войдя в зал Дома Пашкова, я понял, каким хочу видеть свой балет. Он должен быть как минодьер — драгоценная шкатулка, подобная тем, что я видел в коллекции Van Cleef & Arpels», — 29-летний Артемий Беляков, которого привыкли видеть принцем на сцене Большого, готовится при поддержке ювелирного Дома представить у стен Кремля свою первую большую постановку. 7 октября он покажет оперу-балет ­«Зефир и Флора, или Метаморфоза». Считается, что именно в нем «блистательна, полувоздушна, смычку волшебному послушна» была Авдотья Истомина, та самая, из пушкинского «Онегина». И совершенно точно этим балетом «Дидло венчался славой». Для шведа с французскими корнями, которого угораздило начать карьеру в дни Французской революции, всеевропейский триумф «Зефира и Флоры» оказался ключом к лучшим сценам. Для современных москвичей премьера балета — уникальный шанс почувствовать себя театралом начала XIX века. Тогда на месте нынешней Театральной площади мирно текла река Неглинка, а спектакли московской балетной труппы, в том числе любимец публики «Зефир и Флора», шли в Доме Пашкова.

Артемий Беляков — один из когорты молодых российских хореографов. Они пришли на волне признания Алексея Ратманского, Юрия Посохова, Вячеслава Самодурова и Алексея Мирошниченко, когда большие академические театры начали избавляться от многолетнего страха перед новыми идеями, постановками и постановщиками. В разных концах страны зародились мастерские молодых хореографов, давшие шанс танцовщикам попробовать себя в новом качестве. Сегодня они не без труда, но пробиваются на самые авторитетные сцены.

В детстве Артемий после уроков в балетной академии переключался на гитару. Позже ­серьезно занялся боксом, выучил английский. Уже получив балетмейстерский диплом, пошел учиться в Институт государственной службы и управления РАНХиГС, чтобы понять, как функционирует менеджмент культуры: «Мы, работая в театре, живем в своем небольшом радужном мире. Учеба помогла мне понять, насколько мала роль балета в масштабе государства. Это позволяет трезво относиться к тому, чем я занимаюсь, и думать, как культура воздействует на мировоззрение ­общества».

Текущий репертуар Белякова-танцовщика — балеты Юрия Григоровича, Джона Ноймайера, Пьера Лакотта, Алексея Ратманского, Юрия Посохова, Жан-Кристофа Майо, Кристиана Шпука. Работа с ними позволила определиться, что интересно ставить ему самому. «Выразить телом музыку» — так он формулирует свою задачу, не случайно вспоминая Джорджа Баланчина, в «Драгоценностях» которого танцевал все три части: «Изумруды», «Рубины» и «Бриллианты». Американского классика на постановку вдохновили витрины Van Cleef & Arpels. У Артемия есть и другой источник идей — в его «Зефире и Флоре» танцует первая солистка Большого Дарья Хохлова. Мобильная, легкая, виртуозная, со школы она стала идеальной моделью, на которой Артемий испытывает все свои ­хореографические замыслы. С годами оказалось, что Даша, между спектаклями защитившая кандидатскую диссертацию о балете «Онегин», для Артемия и в жизни настоящий partner in crime. И возможно, их общая солидная научная база поможет найти новые способы воздействия балета на общество.

Максим Севагин

Кому-то покажется, что мы поставили сюжет с ног на голову, но, если копать глубоко, у нас очень много осталось от Шекспира. Любовь ­Ромео и Джульетты на месте», — танцовщик Максим Севагин, 24-летняя звезда Московского музыкального театра имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко, готовится к своей первой большой премьере в статусе хореографа. Двухлетний проект постановки балета «Ромео и Джульетта» вступает в завершающую стадию — премьера назначена на 22 октября. Повышенный ажиотаж вокруг спектакля вызван еще одним дебютом — Константина Богомолова в качестве балетного режиссера.

Максим успел сочинить во сне (так, по его словам, приходят к нему хореографические идеи) весь спектакль, когда узнал, что работа его мечты приобрела форму па-де-де с незнакомым соавтором. «Меня пугала не репутация Богомолова, а работа в команде: сложно понять, кто за что отвечает. А еще — несовпадение взглядов, я ведь о «Ромео» думал много лет, смотрел все постановки, бесконечно слушал музыку Прокофьева, этот композитор — мой идол».

Изучив «досье» режиссера, Севагин решил, что как минимум интересно услышать идеи Богомолова о спектакле. «После второй встречи мне показалось, что наши взгляды настолько противоположны, что мы не сможем вместе работать. Я уже выстроил линию спектакля, уже видел персонажей. Но чем больше мы встречались и обсуждали эту историю, тем лучше я понимал, что моя реакция была чисто эмоциональной, что наши цели и задачи не противоречат друг другу».

Несмотря на юный возраст Севагина, назвать его в балетном мире новичком невозможно. Свои первые постановки он показал еще ­студентом-подростком из Вагановской ­балетной академии. Они явно были созданы под впечатлением от хореографии Джорджа ­Баланчина — короткие, абстрактные, основанные на классической лексике. Это было в 2012 году. С тех пор он не прекращая ставил — концертные номера, миниатюрные балеты. Но все же фокус был скорее на исполнительской ­карьере — ­окончив академию, уроженец города ­Рубцовска Алтайского края сменил Петербург на Москву. Ему повезло: через год труппу Музыкального театра возглавил француз Лоран Илер. «Я за эти годы прошел через огромное количество ­хореографов. Форсайт, Лифарь, Килиан, Ноймайер, Ингер, Гарнье, Экман — сколько ­всего я перетанцевал за пять лет!» Кумиром публики ­Максим стал два года назад, когда ему досталось энергетичное сексуальное соло в спектакле израильтянина Охада Нахарина «Минус 16».

Максим считает, что с тех пор труппа сделала огромный шаг вперед: «С каждым из хореографов опыт артистов расширяется, и сейчас наше сознание готово на многое. Это показала недавняя премьера AutoDance Шарон Эяль. Два-три года назад мы бы, скорее всего, не справились. Когда ставился спектакль Нахарина, на кастинге нужно было импровизировать, и половина труппы сидела под станком, все боялись — ­комплексы, закрепощенность тела и мыслей не позволяли даже попробовать. На кастинге для Шарон Эяль все хотели попасть в состав. Было приятно за этим наблюдать».

Этот опыт явно пригодился при работе над «Ромео и Джульеттой». Самое важное для Максима — донести замысел Прокофьева. Впрочем, сам композитор прошел огромный путь от первых мыслей о «Ромео» как камерной любовной истории до сложнейшей партитуры, в которой кто-то вычитывал картины мрачного подавляющего все живое Средневековья, кто-то видел «Весну» Боттичелли, кто-то — восстание людей против бездушной государственной машины... «Я всерьез опасался, что история получится слишком злободневной, про «здесь и сейчас». Но в процессе работы понял, что танец и хореография — это то, что может быть бессмертным. И не важно, в какую ситуацию поместить персонажей».

Максим Петров

«Мама не хотела отдавать меня в академию. А папа считал, что, если я хочу, стоит попробовать». Обычно мальчиков «сдают в балет» мамы, осуществляющие в сыновьях собственные нереализованные мечты. Так что начало балетной карьеры у Максима Петрова совершенно не типичное. И с тех пор вся его жизнь на сцене далека от стандартов. Он окончил Вагановскую академию у Геннадия Селюцкого — самого авторитетного петербургского педагога. Но в Мариинский театр попал только во «вспомогательный состав» — так щадяще для артистической психики называют миманс. Что еще более удивительно, сумел из него вырваться и перевестись в балетную труппу. Сейчас довольствуется статусом кордебалетного танцовщика, хотя давно работает как хореограф.

Нынешний сезон у Максима начинается участием в проекте балетов на музыку композитора Леонида Десятникова, чей 65-летний юбилей планировалось отпраздновать прошлой осенью, да помешал ковид. Дата прошла, замыслы остались. Вместе с худруком «Урал Опера Балета» Вячеславом Самодуровым, живущим в Вене хореографом Андреем Кайдановским и еще одним участником этой съемки Максимом Севагиным они выпускают с екатеринбургской труппой одноактные балеты, которые вскоре после премьеры покажут на петербургском фестивале «Дягилев. P.S.». «Главное в этой работе  — музыка Леонида Аркадьевича. Это безмерная любовь с первой ноты. Услышал его сочинения еще студентом и понял — это мой композитор. С этой музыкой хочется вести диалог, но ни в коем случае не перекрывать ее. Так что я стою в стороне и пытаюсь показать то, что услышал».

Петров объединяет в спектакль пьесы Десятникова «В честь Диккенса», «Титры» и «Вариации на обретение жилища». Этот 19-минутный камерный спектакль для трех пар танцовщиков называется «Три тихие пьесы», и это название совершенно отражает стиль хореографа и человека — ясный, негромкий, но заданный твердо и определенно. Те, кто не видел Макса на сцене, в жизни обычно принимают его за студента-­гуманитария: сдержанность движений, аккуратная прическа, лаконичные очки, тихий голос. Но интеллигентность не отменяет твердости: «Конечно, я всегда лучше попробую что-то сделать и набью шишку, чем побоюсь, не сделаю и буду жалеть». Так тихо, но уверенно он предложил Юрию Фатееву, руководителю балета Мариинского театра, сначала забрать его из вспомсостава, потом разрешить участвовать в «Творческой мастерской молодых хореографов», позже — отпустить на постановку в американский Atlanta Ballet, потом — в Самарский театр оперы и балета и вот теперь — в Екатеринбург. Макс говорит, что в идеале хотел бы ставить в разных театрах, работать с артистами разных школ. «Самое важное в исполнителях — не физические данные, а понимание того, о чем я говорю. Потом уже подключаются форма и техника. Из любого танцовщика можно вытащить то, что необходимо. Просто с кем-то это происходит чуть дольше, кто-то понимает быстрее...»

Даже получив этой весной «Золотую маску» за работу «Русские тупики II» в Мариинском театре и закрепившись в статусе востребованного постановщика, Максим не собирается завязывать с работой артиста: «Когда я долго не танцую, мне не хватает движения. Тогда я иду в зал, включаю любую музыку и просто импровизирую — тело требует танца».

Воспитанник Мариинского театра, он работает с техникой классического танца, которую знает и понимает лучше всего. Но не боится смешивать ее с современными танцевальными языками, внедрять новые технологии. «Главное в балете — движение. Поэтому он прожил долгую жизнь и в будущем ему ничто не угрожает. Меня интересует движение как таковое. Я наблюдаю его всегда и всюду». За крупной формой Максим пока не гонится, но достаточно увидеть его спектакли, чтобы поверить: сложное действительно можно выразить и в малом. При этом физически ощущая удовольствие от танца. 

Фото: Стас Калашников. Стиль: Ольга Гвоздева. Прически и макияж: Валерия Витько/Li-Ne. Ассистент фотографа: Андрей Гапанович. Ассистент стилиста: Алина Фалилеева. Ассистент визажиста: Юлия Акобия. Продюсеры: Данил Белобрага, Анна Хлоева.